Разумеется, во всем дачном поселке не было ни одного человека, кто хотя бы однажды не стоял на утесе. Все дачники любили его и как могли ухаживали. Было непреложным правилом, чтобы представители каждой дачной улицы по графику появлялись здесь для уборки мусора за нерадивыми туристами. И дело тут было вовсе не в мусоре (на самом деле его собиралось немного), а в долге, который следовало отдать утесу. Этот обход совершался всегда на рассвете и обязательно пешком, потому что днем жарко и дела. А утром прогулка точно зарядка, а ведь она так полезна для здоровья!
Сергей Иванович разбудил Алешу, когда только начинало светать.
— Алешка, просыпайся, или я пойду один, — говорил дед, тормоша внука за руку.
Просыпаться не хотелось, но услышанный ультиматум тотчас привел в чувство Алешу. Он хорошо знал, что дед не из тех, кто долго уговаривает, потому быстро вскочил на ноги, не успев толком продрать глаза. В доме все еще спали, даже Елена Федоровна.
Это было первое восхождение на утес в этом году, а значит, у Сергея Ивановича и Алеши учащенно билось сердце от предвкушения встречи с тем невероятным и необъяснимым, что составляло протекцию всему дачному поселку. Они оба соскучились по горе. У каждого из них был свой опыт интимного с ней общения.
Для Сергея Ивановича это была история долгая, как сама его жизнь, и даже еще длиннее. Утес и дача связывали его с родом, с собственным прошлым, где навсегда осталась юность. Когда-то утес помогал ему взрослеть. Запахом степных трав он пробуждал его-юношу к новой жизни, полной приятных смутных предчувствий и ожиданий. Они волновали, заставляли откликаться противоречивыми желаниями страстного, но еще не вполне понятного действия и порывами внезапно налетевшей грусти или даже тоски.
Почти всегда, когда Сергей Иванович совершал свое восхождение, в памяти всплывал один случай.
Это произошло еще до женитьбы, когда однажды они всем семейством возвращались из города на дачу. Виновником того, что они не уехали засветло, был Сережа. Накануне он с близкими друзьями отправился в бильярдную, чтобы узким кругом отметить очередное окончание своей школы.
Изначально планировалось, что из дома Глебовы отправятся самое позднее в половине восьмого вечера. Глава семейства не любил ехать «по темному», но по такому случаю пришлось сделать исключение. Как водилось за Сергеем, он увлекся общением, и машина с ним, его родителями и младшим братом Володькой смогла взять курс на дачу лишь в десятом часу после полудня. Дождь начался тотчас, как они выехали за пределы города: сначала сильный, затем очень сильный — настоящий ливень. Можно было подумать, будто небесные хляби вдруг взгрустнули о всемирном потопе, решив напомнить всем вокруг, как это было. Давно стемнело. Вода стояла стеной так, что ничего не было видно — только ливневые потоки и размытые световые пятна фар встречных машин. Когда дождь забарабанил особенно сильно, отец Сергея осторожно съехал на обочину и остановился. Сергей Иванович хорошо помнил испуганное лицо Володьки, как встревожилась мать, как ему самому было не по себе от такой внезапной атаки стихии, перед лицом которой было неприятно осознавать свою абсолютную беспомощность. Он также помнил невозмутимость отца. Лица его Сергей не видел, так как сидел вместе с братом на заднем сиденье, но отлично знал, когда глава семейства начинал беспокоиться, чему он оказывался свидетелем лишь несколько раз в своей жизни. Когда ливень чуть подуспокоился, они снова тронулись в путь. Вот уже свернули с трассы на дорогу, ведущую в дачный поселок. Впереди оставалось еще километров двенадцать холмистой местности. Стало намного легче, но дождь в истерике продолжал колотиться о землю. Отчаянно гудел ветер. Эта монотонность совсем уже усыпила бдительность Глебовых, как за очередным поворотом, неподалеку от развилки на макушку утеса, вдруг они увидели девушку.
Она шла к ним навстречу по обочине дороги. Молния осветила ее длинные мокрые волосы и короткое летнее платье, прилипшее к телу. Она не ежилась, не семенила, но шла гордо, выпрямив спину, как будто просто гуляла, наслаждаясь теплой июньской ночью. От увиденного у Сергея замерло сердце. Картина потрясла его до глубины так, как никогда и ничто не потрясало. Машина поравнялась с девушкой. «Ох, ничего себе!», — вскрикнула мать. Не обращая внимания на машину, девушка смотрела куда-то во тьму ночи. Во всем этом было нечто крайне странное и леденящее душу. Отец второй раз за этот вечер резко ударил по тормозам. «Да ты что?» — раздался голос испуганной матери. Они оба вышли из машины, но путницу уже поглотила ночь.