Людка и Вася привлекали большое внимание к Шестнадцатой улице. Когда дачники поселка со своими гостями шли по бетонке на пляж, то, проходя мимо «У горы Меру», будто показывая свои владения, неизменно добавляли: «А здесь у нас живут обезьяна и павлин». Однажды Вася чуть не поплатился за такую популярность. Как-то ночью один подвыпивший тип перелез через забор, чтобы похитить птицу. Он уже сломал дверцу вольера и схватил перепуганного Васю, когда от шума во дворе проснулся Евгений. За считаные секунды он добежал до вольера, где ему пришлось временно нарушить принцип ахимсы и причинить небольшой вред здоровью горе-похитителя.
Справедливости ради стоит отметить: животных любили не только на Шестнадцатой улице. Весь дачный поселок служил временным или постоянным пристанищем для многих из них. Сюда прилетали ласточки и скворцы, где-то за бетонкой жили соловьи, откуда в начале лета они давали свои ночные концерты. Здесь можно было увидеть и певчих дроздов, и низко пролетающих куда-то в направлении тростника куропаток, и наглых ворон, и чирикающих по утрам до звона в ушах воробьев, и мышкующих над горой орлов, и беркутов. Вдоль дороги, огибающей утес, встречали и провожали людей сурки. Через дачи проходили невидимые тропы ежей и зайцев, порой тут можно было увидеть даже лису. Здесь в буреломах и под фундаментом домов свои норы устраивали гадюки. Последний факт несколько омрачал, заставляя дачников постоянно быть начеку, но все же на ухоженных участках змей обнаруживали крайне редко.
Появление Люмпика и Перзика переполошило весь животный (и не только животный) мир улицы. Их звонкий лай и бешеные гонки поначалу заставили изрядно всех поволноваться. Елена Федоровна совершенно справедливо беспокоилась о своих насаждениях, особенно когда среди них начали появляться первые жертвы. Чтобы собаки не переломали все дачные растения, каждый день им давали возможность вволю побегать на улице — как-никак, их порода и возраст требовали физической активности. Мальчики кидали им палку или старый теннисный мячик, и тогда начиналось… Собаки носились взад и вперед как угорелые. Несмотря на то что животные жили у Глебовых совсем недолго, люди очень привязались к ним. Нельзя сказать, что собаки отличались большим умом или обладали особенной восприимчивостью к дрессировке. Что тут поделать — издержки породы. Да и что можно взять с молодняка? Но их любили. Их любили за непосредственность и искренность, за удивительную изящную носатость. Будто в диковинных балахонах, милые, совсем мультяшные персонажи, они хорошо понимали, что всем нравятся, и все же преисполненные благородства собаки иногда переоценивали свой шарм и получали-таки веником по спине от Елены Федоровны.
Было раннее утро. Пока Елена Федоровна варила кофе на летней кухне, Сергей Иванович принес в беседку чашки, молоко и сахарницу и принялся листать новостную ленту в телефоне. Он только что выгулял собак. Как правило, по утрам выходил с собаками именно он, и в этом деле ни тебе выходных, ни каникул. Впрочем, Сергею Ивановичу нравились эти прогулки, и если он ворчал, то больше для вида. Если же ему вдруг становилось действительно лень, Елена Федоровна всегда могла напомнить, что это он сам решил взять Люмпика и Перзика, а значит, мальчики пусть лучше подольше поспят. «В конце концов, у них каникулы, и они еще совсем дети», — бросала в таких случаях последние козыри Елена Федоровна, но Сергей Иванович и не пытался серьезно возражать.
Алеша спустился вниз, когда Сергей Иванович и Елена Федоровна заканчивали свой завтрак. Утро еще не утратило свежесть, а значит, было хорошо, причем так, как может быть только в Пичугино тож. Алеша прошлепал мимо беседки в туалет, махнув рукой «предкам».
Туалет… Одно дело — встать утром в туалет, когда он находится в квартире или в доме, но совсем другое — когда для этого нужно выйти на улицу. Дети, да и взрослые тоже, часто как партизаны до последнего лежали утром в своих кроватях. Сама мысль о том, что сначала нужно на себя что-то накинуть, затем спуститься со второго этажа, а потом пройти на другую сторону дачи, парализовывала волю. Но молодежь даже слышать не хотела о ведре на ночь. «Это что, оно будет стоять у нас всю ночь в гостиной, где мы спим? Ну уж нет!» — наотрез отказывался Гера. В итоге на второй этаж ведро ставилось лишь в исключительных случаях: когда кому-нибудь было плохо или же поздней осенью, когда лень напяливать на себя кучу одежды перевешивала брезгливость.