— А может, останемся дома ночевать? — спросила Марина. — Мы хотели побыть немного дома, давай?
— Не-е-ет! — запротестовал Алеша. — Хотя тогда вам придется брать меня на работу снова. Что ж, если так, я, пожалуй, согласен.
Он знал, какой аргумент использовать.
— Ах да. Об этом я не подумала. Ты прав, придется тебя везти обратно, вот чертенок!
— Вообще-то, в десять лет, уже даже почти в одиннадцать, человек запросто может оставаться дома один, — заметил Вадим, которому, по правде говоря, не очень хотелось вечером ехать на дачу снова.
— А что я буду там делать? — спрашивал Алеша.
— То, что делают все дети: почитаешь, телик посмотришь, поторчишь в планшете, математику порешаешь, в конце концов, — не сдавался отец.
— Нет, нет, я не буду, не хочу… Вы обещали…
— Хорошо, хорошо. Не кричи только. Мы вернемся вечером в Пичугино тож, — успокаивала Марина, выходя из-за стола. — Поехали.
Ехать утром в город — настоящее блаженство: почти пустая трасса, и солнце не слепит глаза. Можно специально приспустить стекла окон, чтобы подышать полевой свежестью, — кондиционер не нужен.
Вадим любил этот маршрут. Всего сорок пять минут при условии свободной трассы — и ты в месте назначения. И не слишком долго, и не слишком быстро — самое то, чтобы размяться. Утром так было всегда, поэтому Вадим предпочитал ранний выезд вечернему. Обычно они садились в машину, приоткрывали окна, он включал музыку, и так, почти не разговаривая, ехали до самого города. Особенно Вадим любил, когда накануне ночью был дождь, и тогда все вокруг наполнялось запахами мокрой земли, травы и асфальта — самым лучшим в мире ароматом.
Алеша не заметил, как задремал. Он открыл глаза уже в городе. Все вокруг торопились, мелькали машины и девятиэтажки. Сразу же подняли стекла в машине. Город радовал при въезде в конце лета, но сейчас еще нет — слишком чужой и назойливый. Что здесь можно делать летом вообще? Алеша поморщился. Он совсем не соскучился по нему и поймал себя на мысли, что хочет обратно.
Отец высадил его у театра. У входа в ТЮЗ уже стояла кучка одноклассников, но его друга Кирилла не было — на все лето он уезжал к своей бабушке в другую область. С остальными ребятами у Алеши было ровно, то есть без какой-либо привязанности. Это не тяготило. Одного друга ему пока вполне хватало.
Спектакль прошел на одном дыхании. Здесь было все, что так любил Алеша: море, яхта, остроумный выход из переделок и, конечно, бесконечное жизнелюбие Христофора Бонифатьевича. После спектакля пришлось немного подождать на улице. Отец задерживался, а Алеше в подобных случаях было велено не сходить с условленного места.
Они поехали обедать. Так чудно было оказаться втроем в кафе! Как правило, куда-то выбирались либо все впятером, либо родители ходили без детей, иные комбинации являлись результатом крайне редких стечений обстоятельств. Это было странное чувство. Алеша вдруг представил, что он у них один, а семья состоит всего из троих. Каково это — жить в маленькой семье, когда все на виду друг у друга, когда ты будто всегда голый? И отчего-то именно сейчас он подумал, что и у отца, и у матери есть своя история отношений с Лизой и Герой, и мир вращается не только вокруг него, но также вокруг брата и сестры. Наверное, оттого, что он впервые за долгое время оказался с родителями наедине, он смотрел на них и немножко не узнавал. Принялся рассматривать, как если бы никогда не видел прежде, будто в кафе ему привели этих тетю и дядю и сказали: «Познакомься, это твои родители».
Он вдруг обратил внимание на красоту матери, на ее длинные пушистые ресницы, которые она почти никогда не красила, на широко распахнутые зеленые глаза, на покатые плечи, словно у античной скульптуры. «Это моя мама», — с гордостью подумал Алеша.
— Что с тобой? — спрашивала Марина улыбаясь.
Алеша мотнул головой: «Все хорошо». Перевел взгляд на Вадима. Отца он знал меньше, чем мать. Тот мало вникал в жизнь детей, а если и занимался с ними, то чаще отстраненно, думая о чем-то своем. В отношениях с детьми не хватало его собственной инициативы, желания что-то делать вместе. Видимо, это было реакцией на активность жены и ее родителей. Что тут поделать… Вместе с фамилией жены он полностью принял правила игры ее семьи. Иногда его самолюбие сильно задевало понимание того, что, по сути, не он создал свою семью, а стал частью уже существующей. Но так сложилась его личная космогония: ему было важно дополучить то, чего он был лишен в детстве.