К 1824 г. многие из главных советников царя пришли к выводу, что за всем этим брожением умов скрывается коварный заговор против существующего порядка и что провидческие сочинения Юнга-Штиллинга содержат «сокрытый план революции»[880]. Уже в 1824 г. Левицкого сослали в монастырь на Ладожском озере; Котельникова сперва заточили в Шлиссельбургскую крепость, затем увезли в далекий Соловецк; Госнера и Феслера изгнали из России; Голицын был лишен всех своих руководящих должностей по церковной части; и были приняты жестокие меры для подавления субботников. Библейское общество ослабело, а вскоре его и вообще запретили, «дабы не порождать раскола в церкви»[881].
Идея «вселенской церкви» как противостояния революции, рационализму и всем формам внешнего принуждения безнадежно обесценилась. Единственной областью ее применения осталась «внутренняя жизнь» адептов, и уповать приходилось лишь на «Александра благословенного», которого все «духовные рыцари» считали своим покровителем, если не мессией.
Всех ересиархов новой вселенской церкви объединяло главным образом представление, что миром правят таинственные духовные силы. Сен-Мартен указал умствующим путь к спиритуализму в своих двух последних основательных сочинениях: «О духе вещей» и «Владычество Человеко-духа», заглавия которых полемически отсылали к двум скрижалям Просвещения — «Духу законов» Монтескье и «Человеку-машине» Ламетри. Вослед Сен-Мартену и Лопухин написал свои книги о «духовном рыцарстве» и «внутреннем храме духа». Они стали связующими звеньями с традициями русского сектантства и германского пиетизма, согласно которым мир духа признавался высшей реальностью. Духоносцы, почитавшие сочинения Лопухина как священное писание, были прямыми наследниками сектантской традиции, идущей от духоборов и «духовных христиан».
В последние годы царствования Александра распространившаяся вера в бесплотных духов пришла в упадок. В кружке Татариновой все свелось к радениям; лабзинские типографии выпускали дешевые карманные пособия для желающих приобщиться к миру духов. Левицкий все свои жизненные проявления называл «духовным деланием»; и в особом почете был трактат Юнга-Штиллинга о составе духовного мира: «Наука о духах». Материя представлялась несовершенной формой действительности, а материальное существование Христа — иллюзией. Собственно, и сам Христос стал бесплотным духом, «явлением мудрости мыслящего Бога»[882].
Все это было нелепостью для рационалистической мысли Просвещения, но столь же отвратительно и для православной церкви, которая видела во всем этом романтическом оккультизме возвращение к дуалистическим ересям, то и дело донимавшим восточное христианство. Духовенство резонно жаловалось, что Голицын подменяет верой в дух веру в душу, а Феслер — не кто иной, как «новый манихеец»[883]. Они чуть не со слезами призывали правительство восстановить православное христианство на российской земле. Таким образом, православное духовенство сыграло заключительную и решающую роль в «реакционном ополчении» на Просвещение. Православие сбросило с подмостков пиетизм; но бегство от рационализма продолжалось своим чередом точно так же, как десятью годами раньше, когда католическое влияние при дворе сменилось пиетистским.
С точки зрения чисто количественной распространение системы образования под началом православной церкви представляет собой одно из замечательнейших достижений конца XVIII столетия. В 1764 г. имелось лишь двадцать шесть «духовных училищ»; к 1808-му их стало сто пятьдесят[884]. Училища эти находились в ведении подконтрольного государству Святейшего Синода; в них закладывались основы религиозного и патриотического воспитания большинства государственных чиновников и других профессионалов, от которых зависело благоденствие Российской империи. Учителя и ученики обеспечивали низовую поддержку реакционного контрнаступления на секуляризм и рационализм космополитических по духу университетов и лицеев, а также наиболее просвещенных церковников, таких, как Платон Левшин, стараниями которого заметно Улучшилось качество преподавания в церковно-приходских школах за то Долгое время, что он пробыл московским митрополитом (с 1775-го по 1812 г.); боролся он в частности и за то, чтобы обучение по-прежнему велось на латыни, а не на русском языке.
Поколению православных иерархов, выдвинувшихся после смерти Платона, был не по душе избыток чужеземцев в церковной системе школьного образования; они не остались в стороне от национального подъема, охватившего Россию во времена наполеоновского нашествия. Их глубоко уязвляла жестокая критика де Местра, который считал православную церковь «достойной жалости» и неспособной не только к защите, но даже и к пониманию христианства. «Сбросьте со счетов, — писал он, — католичествующих и протестантствующих: иллюминатов, то бишь салонных раскольников, и раскольников, то бишь народных иллюминатов, — и что останется от православия?»[885]
Становилось все очевиднее, что православной традиции нужны более активные заступники, чтобы выжить в эпоху идеологического разброда и шатания. Первый внушительный план православного противодействия безбожию, ереси и революции предложил Александр Стурдза, даровитый молдавский боярин, который заинтересовался оккультными орденами, когда ему было высочайше поручено написать историю отношений России с Мальтийским рыцарским орденом. Его «Рассуждение об учении и духе православной церкви», написанное в 1816 г. в русле деятельности Императорского человеколюбивого общества, по сути дела, было рекомендацией возложить на православную церковь своего рода духовный надзор за Священным союзом. Через два года он написал вызвавшую широкий отклик «Памятную записку о современном состоянии Германии», где речь шла главным образом о проблемах образования[886].
По мнению Стурдзы, германские волнения были прямым следствием студенческой распущенности. Западная церковь совершила ошибку, даровав университетам независимость и освободив их от жесткого церковного контроля. Германии следует отменить средневековые университетские вольности. Православной России не следует подобных вольностей допускать в своих новообразованных университетах; надо также сократить число германских профессоров, наводнивших российские университеты и семинарии, и строго присматривать за их учебными программами.
Стурдза лишь забил тревогу, но для того, чтобы занять боевые позиции и разработать детальные планы наступления православного христианства на полчища безбожного рационализма, понадобилась достопримечательная персона Михаила Магницкого. Он являет собой новый гибрид бюрократического оппортунизма и философского обскурантизма, характерный для придворных кругов во все последнее столетие существования царской России. В ранний период правления Александра Магницкий вел себя, как подобало незнатному дворянину, желающему выдвинуться. Он служил в Преображенском полку и в российских посольствах в Париже и Вене. Он сочинял чувствительные стишки и участвовал в масонских и благотворительных сообществах. Мало того, он слыл либералом и приверженцем реформаторских идей Сперанского, так что в 1812 г. разделил его участь.
В вологодском изгнании таланты Магницкого вскоре нашли применение (как и таланты Сперанского) в административной деятельности. Он был назначен воронежским вице-губернатором, затем — симбирским губернатором. Город Симбирск мог бы претендовать на особые революционные заслуги: он был центром пугачевского восстания, а впоследствии стал местом рождения Ленина. И именно в Симбирске Магницкий затеял в 1818 г. свою необычайную войну со всей системой образования в Российской империи. В неподписанном письме в симбирское отделение Библейского общества он предложил учредить Российскую инквизицию, дабы искоренять ересь во всех печатных сочинениях. Затем он предпринял публичные нападки на новообразованную в Симбирске влиятельную масонскую ложу «Ключ к добродетели»: Магницкий считал ее средоточием крамолы[887]. В начале 1819 г. его уполномочили обследовать Казанский университет, где идеи Лопухина имели чрезвычайный успех[888], и благодаря своему устрашающему докладу Магницкий во мгновение ока стал знаменитостью.
882
83. Matter. Saint-Martin, 315–328, 354–410; Пыпин. Движения, 318–321; Jung-Sti I ling. Theorie der Geisterkunde, 1808; Эккартсгаузсн. Бог во плоти, или Христос между человеками. — СПб., 1818, I; а также его: Облако над святилищем. — СПб., 1804, 7, 149–154; и лопухинскос посвящение книги: Дух Эккартсгаузсна, или Сущность учения сего знаменитого писателя. — М., 1810. О влиянии Юнг-Штиллин-га на позднейшую секту «Вестников Сиона» см.: Е.Молостова. Иеговисты. — СПб., 1914, особ. 17–34.
883
84. R.Labry. Alexandre Ivanovic Herzen 1812–1870, 1928, 177–178 примеч.2; Попов. Феслер, 640–641. Г.Флоровский нарочито называет великолепную главу об этом времени в своих «Путях» «Борьба за теологию».
884
85. И.Покровский. О способах содержания духовных училищ в России от основания их, в 1721 г. до преобразования в начале настоящего столетия // Странник, 1860, авг., 111–113; также 109–138; и июль, 24–55, где имеются дополнительные соображения об этом нередко недооцениваемом элементе картины российского образования.
885
86. Письмо от 31 июля/12 августа 1815 г. госпоже Свсчиной (позднее обращенной Де Местром в католичество и ставшей одной из эмигрантских дам-патронесс русских католиков в Париже) в: Dc Maistre. Oeuvres, XIII, 125. Основные произведения владевшего французским языком Платона перечислены в ст. о нем: БЕ, 46, 851–852; его идеи и деятельность рассматриваются в кн.: А.Барсов. Очерк жизни митрополита Платона. — М., 1891.
886
87. Considerations sur la doctrine et Г esprit de I'eglise Orthodoxc. — Stuttgart, 1816; и рецензии на нее: ЖИЧО, 1817, авг., 181–198 и сен., 239–251. Memoire sur I'etat actucl dc rAllcmagnc, 1818. О Стурдзе см.: РБС, XIII, 602–606; Сухомлинов. Исследования, I, 219; Benz. Baader und Kotzebue, 88–99. Карл Бринкманн (Carl Brinckmann) предполагает, что в действительности именно Стурдза мог быть главным автором проекта Священного союза, и указывает на тесную связь германской и российской реакции в ст.: Die Entstehung von Sturdza's «Etat actuel de rAllcmagnc» // HZ,CXX,I9I9, 80-102.
Сестра Стурдзы Роксана, графиня Эдлинг, также существенно способствовала повороту к реакции и мистицизму (см.: А.Шидловский. Графиня Р.С.Эдлинг в письмах к В.Г.Теплякову // PC, авг., 404–443). Более того, ее красота и обаяние вместе с таковыми же качествами баронессы Крюденер, госпожи Татариновой, Зинаиды Волконской и графини Орловой-Чесменской (подлинной опоры Фотия и главной неприятельницы Голицына, о чем см.: Архимандрит Фотий и Графиня А.А.Орлова-Чесменская // ИЛ, 1914, фев., 195–204) вынуждают предположить, что влияние привлекательных женщин на ополчение мужчин против западнических новшеств было столь же велико в случае с реакционерами вокруг Александра I, как это было с консервативными боярами вокруг Алексея Михайловича. На другом уровне героическая роль женщин стала подчеркиваться в легендах, обогативших эпопею народного сопротивления Наполеону. См.: A.Svobodin. Vasilissa Kozhina // Soviet Woman, 1961, № 3, 24–25.
887
88. Нападкам подвергалась ложа князя Баратаева, сына прежнего симбирского губернатора и ведущего теоретика синкретического и космополитического масонства. См.: Т.Соколовская. К масонской деятельности князя Баратаева // PC, 1908, фев., 424–435.