Космополитическая, главным образом украинская и западнорусская, иерархия сменяла прежнюю, чисто великорусскую церковную администрацию, точно так же, как Московское государство, отобрав у Польши ключевые части этих областей, стремительно преобразовывалось в многонациональную империю. Идеал органичной религиозной цивилизации — фундаменталистской или теократической по своей структуре — становился таким же анахронизмом, как и нечеткие экономические и административные процедуры патриаршего правления.
Защитники московского идеала органичной религиозной цивилизации теперь на собственной земле столкнулись с самодержавным светским государством, сходным с государствами Западной Европы. Год 1667 ускорил этот процесс благодаря официальному переходу Киева после долгих лет польского владычества под контроль Москвы, а также изданию нового указа, обеспечившего государственный контроль над всей торговлей с иностранцами[481]. Процесс освобождения самодержавной власти от каких-либо эффективных ограничений со стороны местных или совещательных органов уже завершился в первые годы царствования Алексея — с подавлением городских бунтов и прекращением созыва земских соборов.
Новый глава царского двора окольничий Богдан Хитрово, не слишком известный военный герой и придворный интриган, чья фамилия ассоциировалась со словом «хитрый», начал создавать новую касту царских чиновников-полиглотов. Два важных новых назначения 1667 г. иллюстрируют рост класса государственных служащих plus royalistes que le roi[482]. Митрополит Федосий, серб, прежний хранитель царской усыпальницы в кремлевском Архангельском соборе, был назначен управляющим всеми патриаршими владениями Никона. Афанасий Ордин-Нащокин, профессиональный дипломат западного толка родом из Пскова, стал главой Посольского приказа, который наконец-то обрел полный статус Министерства иностранных дел[483].
Угодливость новой церковной иерархии наглядно иллюстрируют две фигуры, готовившие повестки соборов 1666–1667 гг. — Паисий Лигарид и Симеон Полоцкий. Первый был греческим священнослужителем, получил католическое образование, несколько лет тайно переписывался с Римской конгрегацией пропаганды веры и приехал в Россию как не всеми признаваемый митрополит не имевшей никакого влияния православной епархии в Газе. Крайне запутанная биография Лигарида настолько полна обманов и интриг, что ему трудно приписать какие-либо мотивы, кроме своекорыстных. Он страстно защищал греческую обрядность, пока жил в Румынии, куда перебрался в сороковых годах, чтобы основать в Яссах греческую школу и содействовать изданию в Румынии краткого изложения византийского канонического кодекса. Теперь же он выступил с яростными нападками на грекофила Никона, а на соборе главным образом сосредоточил усилия на поддержании претензий Алексея на вакантный польский трон[484].
Полоцкий — несравненно более серьезная фигура, белорусский священнослужитель, автор трактата «Жезл правления» — сурового руководства по церковной дисциплине, получившего официальное одобрение собора 1667 г. В том же году он становится придворным проповедником и учителем детей царя. По случаю светского праздника Нового года (1667) Полоцкий опубликовал «Орла Российского», изысканный светский панегирик своему августейшему благодетелю, нашпигованный ухищрениями в стиле барокко, анаграммами имени царя и восхвалениями превыше тех, которые достались Геркулесу, Александру Великому и Титу. Все это низкопоклонство было лишь отзвуком более раннего его стихотворения, в котором Алексей был назван солнцем, а его супруга — луной.
Подай ти господь миром обладати,
а в иск будущий в небе царствонати[485].
Знакомство Полоцкого с античной политической философией позволило ему выступить с изощренной светской защитой царского абсолютизма. Схоластический метод, приобретенный им в Киеве, где он получил образование, вскоре вошел в моду среди новой церковной иерархии в Москве, чему в конце шестидесятых годов способствовали такие труды, как «Ключ разумения» ректора Киевской академии Голятовского и «Мир с Богом человеку» «русского Аристотеля» архимандрита Киево-Печерской лавры Гизеля.
«Синопсис» Гизеля — официально заказанная история России, выдержавшая к концу века пять изданий, — безоговорочно объяснял победу Московского государства над Польшей тем, что Богу абсолютное самодержавие угоднее разделения власти в республике. «Гетманы» и «сенаторы» превратили Польшу из царства в княжества, а из княжеств — в воеводства. Однако царь московский теперь избавил «мать городов русских» от ига католической Польши и стал могущественнейшим из монархов. Вот так истинно христианская империя возвратилась на восток впервые после падения Византии, «яко орлю юность обновляти»[486].
Полоцкий тоже популяризировал в Москве новое ощущение имперской судьбы и новый язык схоластических диспутов, который ввела Киевская академия. Кроме того, он был настойчивым пропагандистом новых западных форм искусства. Велеречивые силлабические стихи, затейливые книжные иллюстрации делают его истинным мастером барокко. В 1667 г. Полоцкий представил царю меморандум, выдвигая новую, менее ригористическую теорию иконографии, которая на протяжении следующих двух лет неоднократно одобрялась заезжими патриархами, а также ведущим художником-новатором Симоном Ушаковым и самим царем[487]. Ссылаясь на классических, равно как и на христианских авторитетов, Полоцкий утверждал, что творческий талант есть дар Божий и должен применяться изобретательно; что иконы могут передавать физические особенности и внутренние чувства предмета изображения, а не только его традиционную стилизованную форму. В том же 1667 г. Алексей пошел даже дальше, назначив бывшего никоновского художника-портретиста официальным живописцем царской семьи. Не прошло и нескольких месяцев, как иллюстрации из немецкой Пискаторской Библии украсили стены покоя его сына Алексея, а в новой иллюстрированной рукописи было даже изображение долго находившейся под запретом фигуры Бога-Отца — в виде преуспевающего толстяка, возлежащего на диване[488].
Полифоническая музыка барокко бросала вызов форме старинных русских песнопений, также впервые в Москве начали ставиться светские пьесы, специально писавшиеся для этой цели. Две первые написал и поставил одну за другой осенью 1672 г. Иоганн Грегори, пастор одной из лютеранских церквей в Москве. Затем последовали еще четыре пьесы и два балета, а первая труппа Грегори из шестидесяти человек, набранных из живших в Москве иностранцев, вскоре начала пополняться добровольцами из Прибалтики. Спектакли давались на русском и немецком языках в частных домах и в Кремле, а затем и в специально построенном деревянном театре. Украинцы и белорусы также написали и поставили ряд «школьных драм», пользовавшихся популярностью в этих латинизированных областях. Многие такие спектакли сопровождались музыкой, так что Россия познакомилась со светским пением и светской музыкой не в жизни, а на спектаклях[489].
Смешение старых и новых звуков при дворе Алексея его придворный врач, англичанин, сравнил со «стаей ушастых сов, гнездом галок, стаей голодных волков, семью кабанами в ветреный день и тем же числом кошек»[490]. Особенно оглушительной эта какофония была на второй свадьбе Алексея в Кремле, длившейся почти до утра и весьма отличавшейся от его первой пуританской свадьбы в 1645 г., на которой никакой музыки вообще не звучало. В Москве последних лет царствования Алексея царила атмосфера вроде той, которая отличала Англию после Реставрации. В инструкциях своему послу, отправленному в Англию в 1660 г., Алексей поручает ему обеспечить прибытие в Москву «мастеров, искусных играть комедии»[491]. Первый английский посол Карла И, прибывший в Москву четыре года спустя, поставил «изрядную комедию в прозе» с музыкальным сопровождением[492]. Пьесы Грегори были того же жанра, что и «аглицкая комедия». А вторая супруга Алексея, на которой он женился в начале 1671 г. (через два года после смерти первой жены), происходила из рода Нарышкиных, поддерживавших дружеские отношения с иностранцами, включая роялистов-шотландцев, бежавших из Англии от пуританского Протектората.
481
73. Об Андрусовском перемирии как поворотном пункте в истории Восточной Европы см.: Z.Wojcik. Traktat andruszowski 1667 roku ijcgogencza. — Warszawa, 1959 (с обширным резюме на английском). О новом торговом статуте, который во многих отношениях знаменовал начало протекционизма в торговой политике России, см.: А.Андреев. Новоторговый устав 1667 г. // ИЗ, XIII, 1942, 303–307.
483
74. В.Иконников. Ближний боярин А.Л.Ордин-Нащекин — один из предшественников петровской реформы // PC, 1883, окт., 17–66; нояб., 273–308. Хорошее общее исследование растущего профессионализма дипломатии и централизованной бюрократической власти в эту эпоху. См. также: G.Von Ranch. Moskau und die curopaischcn Miichte des 17 Jahrunderts // HZ, 1954, Aug., 29–40, и шведское определение Ордин-Нащскина как «русского Ришелье», 36, примеч. 2.
484
75. Белокуров. Арсений, 215–218; Л.Лавровский. Несколько сведений для биографии Паисия Лигарида, митрополита Газекого // ХЧ, 1889, № 11–12, 672–736; Е.Шмурло. Паисий Лигаридсс в Риме и на греческом Востоке // Труды V Съезда русских академических организаций за границей. — София, 1932, гл. I, особ. 53 8—587; Русская кандидатура на польский престол в 1667–1669 // Сборник статей, посвященных П.Н.Милюкову. — Прага, 1929, особ. 280; документы см.: Legrand. Bibliographic hellenique, IV, 8—61; Melanges russes. P., 1849–1851, I, 152–159; 611–613.
485
76. И.Еремин. Декламация Симеона Полоцкого // ТОДЛ, 1951, VIII, 359–360. Эта декламация 1660 г. на взятие Полоцка представляет собой, по мнению Еремина (354–356), первое в русском языке использование стилизованного силлабического стиха. «Орел российский» перепечатан с предисловием Н.Смирнова в: ПДП, СХХХШ, 1915, ѵіі, 65–78. См. также пышные вирши на рождение Петра Великого с намеками на освобождение Константинополя в кн.: Гудзий. История, 470–472, библиография 576, примеч. 1, а также: И.Татарский. Симеон Полоцкий, его жизнь и деятельность. — М., 1886; Симеон Полоцкий. Избранные сочинения / Под ред. И.Еремина. — М. — Л., 1953.
А.Белецкий теоретически обосновывает, что до этого Полоцкий успешно занимался поэтическим творчеством, причем писал на трех языках — польском, латыни и белорусском (Сборник статей вчсстьА. И. Соболевского. —Л., 1928, 264–267). А.Позднесв связывает Полоцкого с традицией музыкальной версификации и напевов польского барокко в статье: La Poesie des chansons russes aux XVII et XVIII siecles // RES, 1959, 29–40. Лучшее общее исследование творчества Полоцкого принадлежит Л.Майкову: Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII вв. — СПб., 1896, 1 — 162. Отличное критическое исследование полемики Полоцкого со старообрядцами (показывающее, что его больше интересовали вопросы догмы, а не обрядов и что он почти ничего не знал о восточных отцах церкви, однако не преследовал никакого определенного плана или своекорыстных целей) можно найти в: Д.Ягодкин. Симеон Полоцкий как полемист против раскола // Странник, 1880, сен. — окт., 73-110; нояб., 316–382; дек., 542–556.
486
77. При ведено в превосходной статье: И.Еремин. К истории общественной мысли на Украине второй половины XVII в. //ТОДЛ, X, 1954, 217, 219. «Синопсис» был напечатан в 1674 г. и выдержал много переизданий, оставаясь на протяжении почти всего XVIII столетия наиболее популярной историей России.
487
78. И. Майков. Симеон Полоцкий о русском иконописании. — СПб., 1889; об Имперской хартии 1669 г. см.: ААЭ, IV, 224–226.
488
79. Рисунок в рукописи «Духовное лекарство». См.: А. Успенский. Царские иконописцы в живописи XVII века. — М., 1910, И, 314–316. Успенский считает (II, 24), что к 1662 г. только в Оружейной палате было шестьдесят живописцев-ино-странцев; Овчинникова (Портрет, 25–26) указывает на пребывание в России в сороковых годах голландского художника еще до Вухтерса, но ставит под сомнение, что портрет Никона писал Вухтерс, полагая, что портрет был написан позже, и тем снимая с Никона обвинение в отступничестве от москвитянского взгляда на искусство. Перемены в стиле и сюжетах рассматривает В. Никольский в кн.: История русского искусства. — М., 1915, I, 143.
При Алексее многочисленные портреты русских дипломатов писали за границей иностранные художники (История русского искусства, IV, 452–453). К 1670 г. на стенах покоя сына Алексея в Кремле висели пятьдесят немецких гравюр (Забелин. Домашний быт, I, 169–170). Большое число рукописных книг, изготовлявшихся в то время в Посольском приказе, объединяют, по сути, рационалистическую философию Спафария с реалистичной манерой портретов Богдана Салтанова. См.: И. Михайловский. Важнейшие труды Николая Спафария (1672–1677). — Киев, 1897; И. Кудрявцева. Издательская деятельность Посольского приказа // Книга: Исследования и материалы, 1963, VIII, 179–244.
489
80. Т. Ливанова. Очерки и материалы по истории русской музыкальной культуры. — М., 1938, 189. Текст «Артаксерксова действа» пастора Грегори, давно считавшийся утраченным, был найден в двух разных списках. Один, видимо принадлежавший саксонскому врачу Ринхубсру, практиковавшему в Москве, был обнаружен в Лионе и опубликован в Париже в 1954 г. под редакцией А. Мазона и Ф.Кокрона; второй, видимо принадлежавший русскому государственному деятелю А. Матвееву, был опубликован в СССР в 1957 г. под редакцией И. Кудрявцева. Общий обзор репертуара Грегори см. в статье: А.А.Мазон // ТОДЛ, XIV, 1957; о документах, связанных с организацией театра в Москве, см.: С. Богоявленский. Московский театр при царях Алексее и Петре. — М., 1914. О музыкальном сопровождении (в дополнение к каталогу этих пьес и балетов, приведенному в: Гудзий. История, 482) см.: Гозенпуд. Музыкальный театр, 13.
О Полоцком и «школьных действах» см.: Гудзий. История, 487–492; Ливанова. Очерки, 179–185; А. Белецкий. Старинный театр в России. — Ann Arbor, 1964 (перепечатка московского издания 1923 г.).
491
82. Цит. из инструкций Ивану Гебдену в: J. Patouillet. Le Theatre de moers russ-es, des origines a Ostrovski, 1912, 23. О музыке на второй свадьбе царя см.: Финдейзен. Очерки, 1, вып. Ill, 311–313.