Совсем недавно полк был полностью укомплектован, все было расписано и разложено по полочкам – от первой до пятой эскадрильи. Теперь же эскадрильи и звенья распались, оставшись, наверное, только на бумаге в штабе полка, который все еще где-то тащился железнодорожным эшелоном из Харькова. Летчики теперь делились на ведущих и ведомых. Кто летит впереди – тот и командир, а сзади – подчиненный. Вот, например, младший лейтенант Николай Синяков. Рядовой летчик, а начал хорошо водить группы. Кое-кто из старших по званию ходит у него в хвосте. Война расставляла людей на подобающие места, не считаясь ни со штатным расписанием, ни с воинскими званиями.
Давно уже стемнело, а командир полка все еще сидел в землянке. Перед ним лежал листок бумаги, на котором продолговатыми крестиками изображены самолеты, под каждым из них проставлены бортовые номера. Крестики эти расположены уголком по три – звеньями. Звенья одно за другим растянулись от верхнего обреза листка до нижнего – в колонну. Такой будет их боевой порядок в воздухе. Возле каждого самолета командир подписывает фамилию летчика. Себя сразу первым поставил в голове колонны. Подолгу задумывается, формируя звенья: кого назначить ведущим, кого – ведомым?
На Бобруйском аэродроме две стоянки самолетов, расположенные по обе стороны взлетно-посадочной полосы. На первую стоянку он сам поведет в атаку часть сил, а кто поведет остальных на вторую? Ну конечно же, его заместитель майор К. Правда, Гетьман еще не успел как следует изучить своего заместителя: тот был назначен в полк незадолго до отправки на фронт, но в Богодухове уже проявил себя строгим, требовательным командиром. За расстегнутую пуговицу на гимнастерке никому спуску не давал. «От расстегнутого воротника на земле до аварии в воздухе – один шаг!» – любил он повторять модное изречение довоенных лет. Хорошо запомнилась и пламенная речь майора К. на митинге в Богодуховском лагере в первый день войны. На трибуне стоял рослый брюнет в кожаном реглане, в шлеме с очками. В руке зажаты замшевые перчатки, сбоку – планшет с картой. Внешность майора была настолько впечатляющей, что капитан Холобаев, успевший на своем веку повидать всякое, тогда не удержался и шепнул Гетьману: «Вот бы с кого вылепить скульптуру и во всех авиагородках на видном месте установить!» Энергично взмахивая рукой, оратор закончил свое пламенное выступление словами:– Первый «эрэс» я выпущу за нашу Родину, второй – за товарища Сталина! Третий – за наш народ!..
Но на фронте майору сразу не повезло. Еще при перелете из Богодухова в Карачев он где-то вынужденно сел. Самолет искали несколько дней, поэтому в Старый Быхов, откуда полк начал боевые действия, он прилететь уже не успел. Майор К. посадил под Карачевом свой штурмовик на фюзеляж весьма искусно, и техники быстро подняли его «на ноги». Но, как говорится в народе, «не родись красивым, а родись счастливым». С места вынужденной посадки заместитель командира полка прилетел на аэродром и сел… с убранными шасси. Сел на фюзеляж и опять поломал самолет. Ходил он вокруг своей «тройки» хмурый, сокрушался: «Как же это я забыл про шасси?» Тогда командир полка отвел своего зама в сторону:
– Как же можно: идете на посадку, а о том, на что садиться придется, не думаете…
– Признаюсь честно, товарищ майор, совсем из головы вылетело…
– Так вам же стреляли красными ракетами, крест на старте выложили – запрет посадки – угоняли на второй круг!
– Сигналов этих я как раз и не заметил… Ведь в авиации с каждым может случиться такой грех…
– Вы же мой заместитель. Как на вас будут смотреть подчиненные? Авторитет потерять можно враз, а чтобы снова его завоевать, много времени потребуется…
– Я сделаю все от меня зависящее…
Теперь, составляя боевой расчет, командир полка вспомнил этот недавний разговор и твердо решил: «Хватит ему акклиматизироваться, вот как раз и представится возможность проявить себя в настоящем деле… Да и не ставить же на его место младшего лейтенанта Смурыгова или старшину Шахова!» – и Гетьман записал своего заместителя ведущим второй группы.
Еще до рассвета зарокотали моторы. Из выхлопных патрубков заструились лохмы сине-багрового пламени. Огонь лизал бока бронекорпуса, а на повышенных оборотах дотягивался до самой кабины. Хорошо, что днем ничего этого не видишь, а то в полете только бы и думал, когда же вспыхнет самолет? Огонь по обеим сторонам капота мотора ослеплял сидевших в кабинах летчиков, и даже костер на противоположном конце летного поля, служивший световым ориентиром для выдерживания направления при взлете, трудно было различить в отсветах этого пламени.