неожиданно напали на нас первыми.
(Для них это было самое лучшее из того, что они могли бы предпринять. Иначе им всем
пришлось бы пройти через «перековку». Так мы называли довольно неприятную
процедуру, после которой вор гарантированно становился либо сукой, либо мёртвым
вором. Причём второе давалось не так уж легко. К смерти вёл долгий и мучительный путь.
В любой момент вор, конечно, мог прекратить пытку, для чего вполне достаточно было,
встав на колени, громко произнести короткую фразу: «Я больше не вор». И всё. Такова
была плата за жизнь. Высокая, низкая – каждый решал для себя сам. Как и то, платить ли
ему… или расплачиваться. Мы-то считали их трусами. Были те, кто подтверждал такое
наше мнение о них, но были и те, что достойно умирали ворами…)
Резня была страшной…
Горячая чёрная кровь покрывала мёртвых и опьяняла живых…
Поднявшаяся буча скоро охватила почти весь лагерь. Каждый нашёл себе врага. Одни
сводили старые счёты, другие обнаруживали затаённые обиды, третьи просто боролись за
свою жизнь, иногда за чужую… Страшная резня… Ледовое побоище!.. Наверняка, как
обычно бывает в подобных ситуациях, находились и такие, которые наносили
смертельные удары, уже не видя в кровавом азарте, кто именно стоит перед ним – враг ли,
товарищ ли, свой – чужой… Было уже не важно! Главное было вот что – либо ты его,
либо он тебя!.. Бородино! В стороне оставалась только охрана. Солдаты открывали огонь
только в тех редких случаях, когда кто-то из заключённых приближался к заборам или к
административным зданиям.
Ох, и туго же нам пришлось. Очень туго. Поначалу особенно. К ворам, непонятно
почему, примкнули бандеровцы. А последние, как известно, если заведутся – народ
боевой. И дрались они тогда так, точно от этого зависело – быть «незалежной» их неньке
Украине или не быть.
Я слышал, Беляев орал им:
- Уйдите, хлопцы, это не ваша война!
А хлопцы теснили нас, гады…
- Уйдите, ради Христа, не будите во мне зверя!
Но вольнолюбивые «браткы» с хмурым молчанием продолжали отсылать наших –
одного за другим – к чертям за спичками.
- Ах, вы так! – задыхался Михал Андреич. – Ну держитесь, мать вашу за ногу!
Фашистские прихвостни! Хохлома недобитая! Свиноеды проклятые!..
Тут ему проломили голову, и он умолк.
…………………………………………………………..
………………………………………………………………….
…………………………………………………………………………
Мы потеряли три четверти команды, включая Алексеева. Как он погиб, я не видел. Я
был занят спасением собственной шкуры. И таки спас её, малость подпорченную…
- Скажи, бугор, – спросил я Алексеева накануне, – тебе не надоело всё это?
- Что – всё это? Не будьте маланцем, Угрюмый! Подбросьте в костёр нашей беседы
сухое полено конкретики, иначе меня не греет.
- Я имею в виду, жизнь такая – не надоела?
17
Алексеев внимательно посмотрел на меня, видимо проверяя, серьёзно ли я…
- Мне, Стёпа, жизнь давно надоела. Но не такая, а вообще.
Он тряхнул головой, как лошадь, отгоняющая мух, и повторил:
- Не такая. Вообще…
Я спросил:
- Отчего?
Он в ответ, не подумав:
- От всего.
- Кстати, давно хотел тебя спросить. Зачем ты тогда бежал с нами? Ведь тебе пару
месяцев сидеть оставалось.
Алексеев, усмехаясь, ответил:
- Через пару месяцев они б меня освободили… Они б отпустили меня, понимаешь? А
так я сам ушёл.
- Мы ушли.
- Славно прогулялись, – согласился Алексеев.
- К сожалению, нас скоро вернули.
- Да…
- Троих шлёпнули… Тебя подстрелили… А мне сука чуть горло не перегрызла… Её
Герда звали. Я помню, её тот сучонок хвалил потом: «Герда, хорошо, молодец, Герда»…
Про тебя говорили, что ты и дня не протянешь. Я думал, из пятерых я один в живых
остался. Думал, пофартило. Думал, счастливчик. А в меня не стреляли, потому что сука та
за мной бросилась. Задеть боялись. Жалели суку. А то б меня тоже шлёпнули… Её Герда
звали. На всю жизнь запомнил.
- Да, славно прогулялись, славно… Теперь не то… Скучно…
…………………………………………………………..
…………………………………………………………………..
…………………………………………………………………………
Сколько раз это самое «скучно» я слышал от него на фронте.
Нашего комбата он там прямо до белого каления доводил. Комбат был старым,
нервным… Человек он, скорее всего, был добродушный, хотя с нашим контингентом
старался держаться строго. Строго, но справедливо, чтобы не получить во время атаки
пулю в спину.
Бывало, обычно в самый неподходящий момент, перед ним возникал Алексеев и по-
свойски так просил:
- Что-то скучно, Иваныч, пустил бы ты нас на разведку.
В комбате возмущение боролось с растерянностью.
- Что такое? Какой я вам Иваныч? Рядовой... (ему подсказывали: Алексеев) Отставить,
рядовой Алексеев!.. Распустились совсем! Привыкли, понимаешь, у себя там на… этой…
(ему подсказывали: на «малине») На мали… Что такое? Какая ещё малина? На
гражданке! Привыкли, понимаешь… Отвыкайте! Вы теперь боец, а не босяк.
Алексеев вяло и неубедительно становился «смирно»:
- Так точно, боец! – и тут же его тело само возвращалось в положение «вольно». – Вот я
и говорю, может, провести разведку боем?
- С ума вы, что ли, сошли? – казалось, комбат сейчас расплачется. – Да поймите же вы,
мы отступаем. Наш батальон в срочном порядке должен пере… – Тут он, спохватившись,
переходил на крик. – Прекратить! Рядовой Алексеев!
- Ну, может, в Клюевку? Тут, говорят, деревня Клюевка неподалёку.
Комбат терялся совершенно.
- Какая Клюевка? Ничего не понимаю. Там же немцы…
18
- Так точно, немцы, – широко и весело улыбался Алексеев. Радость его в эту минуту,
казалось, не знала предела. – Вот я и предлагаю разведку боем. Я и ещё три-четыре
хуеплётчика устроим фрицам прощальный ужин со свечами. А что? Шугнём их маленько
и сожжём Клюевку к чёртовой бабушке.
- Два наряда вне очереди!
- То есть, я так понимаю, моё предложение не прошло?
- Три наряда!
- Есть, – он переминался с ноги на ногу, медлил с уходом. – Скучно, ей-богу.
- Вон! – орал комбат. – Вон отсюда!
…………………………………………………………..
…………………………………………………………………..
…………………………………………………………………………
Мы нашли Алексеева утром. За баней, среди дюжины трупов. На теле его было десятка
два ран, и каждая вторая явно смертельная. Рядом с бугром как верный, преданный пёс у
ног хозяина, лежал Малыш. И на его большом сильном теле приютилось множество ран,
но самое удивительное - он ещё дышал. Силился что-то сказать. Вернее, он говорил, но
очень тихо, невнятно. Я склонился над ним, услышал:
- Ворьё нас надолго запомнит… Знай наших…
- Ты особо не болтай. Береги силы.
Но Малыш, напротив, собрав эти самые силы, на последнем издыхании завернул
крутой, высшей сложности, большой матерый загиб и только тогда, довольный собой,
окончательно успокоился.
Прихрамывая, подошёл Валет, тронул меня за плечо.
- Беда, Угрюм.
- Что ещё?
- Пришёл этап. Воровской. Их как минимум втрое больше нас.
- Говори.
- Их у ворот держат. Хозяин сказал, в БУРе нас спрячет. До завтра.
- А потом что? – спрашиваю.
- Выделит сопровождение. В ИТК Червонец пойдём. Там суки верх взяли.
- Откуда знаешь?