Илиада

Все успокоились, тихо в местах учрежденных сидели;
Только Терсит[216] меж безмолвными каркал один, празднословный;
В мыслях вращая всегда непристойные, дерзкие речи,
Вечно искал он царей оскорблять, презирая пристойность,
²¹⁵ Всё позволяя себе, что казалось смешно для народа.
Муж безобразнейший, он меж данаев пришел к Илиону;
Был косоглаз[217], хромоног; совершенно горбатые сзади
Плечи на персях сходились; глава у него подымалась
Вверх острием, и была лишь редким усеяна пухом.
²²⁰ Враг Одиссея и злейший еще ненавистник Пелида,
Их он всегда порицал; но теперь скиптроносца Атрида
С криком пронзительным он поносил; на него[218] аргивяне
Гневались страшно; уже восставал негодующих ропот;
Он же, усиля свой крик, порицал Агамемнона, буйный:[219]
²²⁵ «Что, Агамемнон, ты сетуешь, чем ты еще недоволен?
Кущи твои преисполнены меди, и множество пленниц
В кущах твоих, которых тебе аргивяне избранных
Первому в рати даем, когда города разоряем[220].
Жаждешь ли злата еще, чтоб его кто-нибудь из троянских
²³⁰ Конников[221] славных принес для тебя, в искупление сына,
Коего в узах я бы привел иль другой аргивянин?
Хочешь ли новой жены, чтоб любовию с ней наслаждаться,
В сень одному заключившися? Нет, недостойное дело,
Бывши главою народа, в беды вовлекать нас, ахеян!
²³⁵ Слабое, робкое племя, ахеянки мы, не ахейцы![222]
В домы свои отплывем; а его мы оставим под Троей,
Здесь насыщаться чужими наградами; пусть он узнает,
Служим ли помощью в брани и мы для него, иль не служим.
Он Ахиллеса, его несравненно храбрейшего мужа,
²⁴⁰ Днесь обесчестил: похитил награду и властвует ею![223]
Мало в душе Ахиллесовой злобы[224]; он слишком беспечен;
Или, Атрид, ты нанес бы обиду, последнюю в жизни!»

Так говорил, оскорбляя Атрида, владыку народов,
Буйный Терсит; но незапно к нему Одиссей устремился.
²⁴⁵ Гневно воззрел на него и воскликнул голосом грозным:
«Смолкни, безумноречивый, хотя громогласный, вития!
Смолкни, Терсит, и не смей ты один скиптроносцев порочить
Смертного боле презренного, нежели ты, я уверен,
Нет меж ахеян, с сынами Атрея под Трою пришедших.
²⁵⁰ Имени наших царей не вращай ты в устах, велереча!
Их не дерзай порицать, ни речей уловлять о возврате[225]!
Знает ли кто достоверно, чем окончится дело?
Счастливо или несчастливо мы возвратимся, ахейцы?
Ты, безрассудный, Атрида, вождя и владыку народов,
²⁵⁵ Сидя, злословишь[226], что слишком ему аргивяне герои
Много дают, и обиды царю произносишь на сонме!
Но тебе говорю я, и слово исполнено будет:
Если еще я тебя безрассудным, как ныне, увижу,
Пусть Одиссея глава на плечах могучих не будет,
²⁶⁰ Пусть я от оного дня не зовуся отцом Телемаха[227],
Если, схвативши тебя, не сорву я твоих одеяний,
Хлены с рамен и хитона, и даже что стыд покрывает,
И, навзрыд вопиющим, тебя к кораблям не пошлю я
Вон из народного сонма, позорно избитого мною».

²⁶⁵ Рек — и скиптром его по хребту и плечам он ударил.
Сжался Терсит, из очей его брызнули крупные слезы;
Вдруг по хребту полоса, под тяжестью скиптра златого,
Вздулась багровая; сел он, от страха дрожа; и, от боли
Вид безобразный наморщив, слезы отер на ланитах.
²⁷⁰ Все, как ни были смутны, от сердца над ним рассмеялись;
Так говорили иные, взирая один на другого:
«Истинно, множество славных дел Одиссей совершает,
К благу всегда и совет начиная, и брань учреждая.
Ныне ж герой Лаэртид совершил знаменитейший подвиг:
²⁷⁵ Ныне ругателя буйного он обуздал велеречье!
Верно, вперед не отважит его дерзновенное сердце
Зевсу любезных царей оскорблять поносительной речью!»

Так говорила толпа. Но восстал Одиссей градоборец,
С скиптром в руках; и при нем светлоокая дева, Паллада,
²⁸⁰ В образе вестника став, повелела умолкнуть народам,
Чтоб и в ближних рядах, и в далеких данайские мужи
Слышали речи его и постигнули разум совета.
Он, благомыслия полный, витийствовал[228] так перед сонмом:
«Царь Агамемнон! Тебе, скиптроносцу, готовят ахейцы
²⁸⁵ Вечный позор перед племенем ясноглаголивых[229] смертных,
Слово исполнить тебе не радеют, которое дали,
Ратью сюда за тобою летя из цветущей Эллады, —
Слово, лишь Трою разрушив великую, вспять возвратиться.
Ныне ж ахейцы, как слабые дети, как жены-вдовицы,
²⁹⁰ Плачутся друг перед другом и жаждут лишь в дом возвратиться.
Тягостна брань, и унылому радостно в дом возвратиться.
Путник, и месяц один находяся вдали от супруги,
Сетует близ корабля, снаряженного в путь, но который
Держат и зимние вьюги, и волны мятежного моря.
²⁹⁵ Нам же девятый уже исполняется год круговратный,[230]
Здесь пребывающим. Нет, не могу я роптать, что ахейцы
Сетуют сердцем, томясь при судах. Но, ахейские мужи,
Стыд нам — и медлить так долго, и праздно в дома возвратиться!
Нет, потерпите, о други, помедлим еще, да узнаем,
³⁰⁰ Верить ли нам пророчеству Ка́лхаса, или не верить.
Твердо мы оное помним; свидетели все аргивяне,
Коих еще не постигнули смерть наносящие Парки.
Прошлого, третьего ль дня[231], корабли аргивян во Авлиду
Сонмом слетались, несущие гибель Приаму и Трое;
³⁰⁵ Мы, окружая поток, на святых алтарях гекатомбы
Вечным богам совершали, под явором стоя прекрасным,
Где, из-под корня древесного, била блестящая влага.[232]
Там явилося чудо! Дракон, и кровавый и пестрый[233],
Страшный для взора, самим Олимпийцем на свет извлеченный,
³¹⁰ Вдруг из подножья алтарного выполз и взвился на явор.
Там, на стебле высочайшем, в гнезде, под листами таяся,
Восемь птенцов воробьиных сидели, бесперые дети,
И девятая матерь, недавно родившая пташек...
Всех дракон их пожрал, испускающих жалкие крики.
³¹⁵ Матерь кругом их летала, тоскуя о детях любезных;
Вверх он извившись, схватил за крыло и стенящую матерь.
Но, едва поглотил он и юных пернатых, и птицу,
Чудо на нем совершает бессмертный, его показавший:
В камень его превращает сын хитроумного Крона;
³²⁰ Мы, безмолвные стоя, дивились тому, что творилось:
Страшное чудо богов при священных явилося жертвах.
Калхас исполнился духа и так, боговещий, пророчил:
— Что вы умолкнули все, кудреглавые чада Эллады?
Знаменьем сим проявил нам событие Зевс промыслитель,
³²⁵ Позднее, поздний конец, но которого слава бессмертна!
Сколько пернатых птенцов поглотил дракон сей кровавый
(Восемь их было в гнезде и девятая матерь пернатых),
Столько, ахейцы, годов воевать мы под Троею будем;
Но в десятый разрушим обширную стогнами Трою. —
³³⁰ Так нам предсказывал Калхас, и всё совершается ныне.[234]
Бодрствуйте ж, други, останемся все, браноносцы данаи,
Здесь, пока не разрушим Приамовой Трои великой!»

216

Терсит — говорящее имя «наглец»; о Терсите вспоминает Филоктет в трагедии Софокла «Филоктет» (стт. 438—450); Терсит — единственный простолюдин, названный в «Илиаде» по имени.

217

косоглаз — У Гомера эпитет, скорее всего имеющий значение «косолап».

218

на него — т. е. на Агамемнона.

219

Терсит обвиняет Агамемнона в том, что он ведет войну ради собственной выгоды. Следует отметить, что в словах Терсита никак не отражается притворное предложение Агамемнона прекратить войну и вернуться по домам, но звучат обвинения, сходные с теми, которые высказывал в адрес Агамемнона Ахилл (I, 163—171).

220

когда города разоряем — За десять лет осады Трои ахейцы захватили и разграбили ряд окрестных городов.

221

из троянских // конников — Троянцы, как и ахейцы, едут в сражение на колесницах.

222

ахеянки мы, не ахейцы — Этот упрек повторяет позднее Менелай (VII, 96). Выражение это парафразирует Вергилий (Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида. М., 1971. С. 296: «Энеида», IX, 617).

223

Терсит изображен демагогом, пытающимся использовать конфликт между Ахиллом и Агамемноном. В стт. 241—242 Терсит провоцирует Ахилла на более решительные действия против Агамемнона.

224

злоба — У Гомера слово, обозначающее гнев, в том числе и справедливый гнев.

225

речей уловлять о возврате — В греческом тексте букв. «подстерегать (возможность) возврата (на родину)».

226

Сидя, злословишь — Как это уже в древности отметил Аристарх, Терсит произносил свою речь, разумеется, стоя (стт. 211—212; 268). Соответствующее выражение греческого текста надо, очевидно, понимать так: «проводишь время, не занимаясь ничем другим».

227

Телемах — сын Одиссея и Пенелопы; подробнее о нем рассказывает «Одиссея».

228

витийствовал — т. е. держал речь (Гнедич не вкладывал в этот глагол иронии; ее нет и в греческом тексте).

229

ясноглаголивых — т. е. наделенных членораздельной речью (в подлиннике эпитет, значение которого было забыто уже в Греции классической эпохи).

230

Согласно II, 134, ахейцы осаждают Трою уже десятый год.

231

На второй или на третий день с того дня, когда греческие корабли начали собираться в беотийском порту Авлиде для похода на Трою.

232

Еще во II в. н. э. в Авлиде показывали источник, у которого якобы свершилось описываемое чудо, а остаток ствола платана хранился там же в храме Артемиды (Павсаний. Описание Эллады / Пер. С. П. Кондратьева. М.; Л., 1940. Т. 2. IX, 19. 7).

233

Красный дракон появляется впоследствии в «Апокалипсисе» Нового завета (Откр., XII, 3).

234

Сходное предзнаменование о падении Трои мы находим у Эсхила («Агамемнон». 109—140). По Гомеру изображает чудо Овидий («Метаморфозы». XII, 1—23).