— А мама и папа?!
— Папы никогда нет, или он закрывается у себя в кабинете. И вообще…
— Л мама?
— Она часто уезжает. Зимой в Киев к родным. Летом в Кисловодск. Она не любит жить дома…
— А ты с ней попросись, — посоветовала Оля.
— Не берет. Раньше потому, что я был маленький, а теперь в школу хожу. И летом не берет — и летом я тоже мешаю…
— А ты им скажи, пусть с тобой едут. Оба.
— Они вместе не любят… Папа и мама теперь и не разговаривают почти. А когда разговаривают, то как будто вежливо, а на самом деле обидное говорят…
— Не обращай внимания. Пусть как хотят, ссорятся.
— Как же не обращать?! Я ведь их люблю. Мне жалко. Когда мама говорит, мне палу жалко. А когда говорит папа, так маму… Тебе хорошо, Оля, у тебя дед хороший. Я и другим ребятам завидую и тебе немножко… — Миша вытер глаза и сел рядом с ней. — А дядю Колю, твоего папу, на войне убили?
— Ты разве не знаешь?
Миша отрицательно покачал головой. Краем уха слышал, что Олин отец погиб, но где, не сказали.
Оля ответила не сразу. Когда она заговорила, голос ее звучал немного хрипло.
— Два раза папа тонул н остался жив… Они на «Труженике моря» снаряды возили… Когда порт начинали бомбить, судно уходило в море. Если бы взорвалось и оно, то и порту бы плохо пришлось. Они в Севастополь, Керчь и Феодосию ходили, и в Новороссийск…
Вероника Александровна пошевелилась на своей постели, и Оля утихла.
— Ну вот, севернее Новороссийска их юнкерсы атаковали.
— И они с порохом были?
— Нет, уже разгрузились. Но все равно снаряды для пушек были в артпогребе. Начался пожар… Отец вытаскивал дымящиеся ящики, бросал за борт. А самолеты снижались и стреляли, стреляли… Видно, прямо в сердце ему пуля попала. Такую смерть в руках держал — ящик со снарядами, а от пули… Могла ведь только в руку попасть…
— Могила его здесь? — прошептал Миша.
— Нет. Одессу тогда еще не освободили. В море его хоронили. И его, и других, не один он тогда погиб. В брезент зашили. В море его могила… — Оля умолкла надолго. Молчал и Миша.
— И теперь, когда «Труженик моря» мимо этой морской могилы проходит, он гудки дает и экипаж выстраивается на палубе.
— Он герой был, твой папа, — сказал Миша.
— Не надо говорить «был»…
И снова онп долго молчали. Потом Миша спросил:
— Как ты думаешь, Оля, а мой папа сделал бы так? Взял бы горящий ящик?
— Конечно, и твой бы так сделал.
— Не знаю… Он не был на войне. И теперь я про это подумал. Наверное, потому, что у тебя дома совсем все иначе. — Миша громко всхлипнул, как после долгого плача всхлипывают уже успокоившиеся маленькие дети. — И вот я думаю — не все надо слушать то, что дома говорят. И то, что бабушка говорит, тоже. Она вот не позволяет мне на сбор отряда ходить, а я хожу… Она говорит, что мой папа хороший, а твой… а я знаю — все не так… не так.
— Старая она, потому, — сказала Оля. И подумала: плохо Мише, если он так думает о своих родных. Он ведь их любит. И говорить бы об этом не нужно. Но Миша продолжал:
— Дед твой тоже старый. А разве он тебе запрещает на сбор ходить?!
— Сравнил! — с бессознательной гордостью проговорила Оля. — Мон деда знаешь какой? Он в девятьсот пятом на дубке уголь «Потемкину» возил. У него на маяке матросы от беляков прятались в девятьсот восемнадцатом… Он Вакуленчука хорошо знал.
— Ну, почему же он все это не рассказывает?!
— Рассказывает иногда мне.
— И мне расскажет?
— Ага. Вот пойдем на маяк, когда деда будет посвободней, и обо всем узнаешь. А сейчас давай спать.
— Знаешь, Оля, я рад, что ты такая… невоспитанная. Ну, спокойной ночи! — Миша потянулся ее поцеловать. Но Оля отстранилась и сказала:
— Нет уж, не целуй, ну, просто терпеть не могу. Давай лучше так. — И Оля, найдя Мишину руку, крепко ее пожала.
В открытое окно доносился мерный шум прибоя, ветер посвежел, и в комнате дышалось легко. «Товарищ» все еще стоял на рейде, и огонек над ним покачивался в небе большой, яркой звездой.
Оля положила голову на подушку и сейчас же уснула. А Миша еще долго лежал и смотрел в небо. Ему с его постели не виден был «Товарищ», но он зато видел узкий полумесяц, проколовший острым рожком темные облака.
Глава седьмая
Мише показалось, что он только на несколько минут закрыл глаза, когда почувствовал, что его кто-то тянет за руку. Он недовольно засопел и хотел повернуться к степе, как это делал дома, но, вспомнив, где он, раскрыл глаза.