— Молчал бы уж! — с досадой сказала брату Оля.
Миша еще больше смутился. Удивительно, все здесь представляется не так, как дома. Вот он никогда не задумывался; кем будет, бабушка решит, как захочет. А если он что и надумает, все равно они сделают по-своему. Миша мечтал, правда, о путешествиях. Но только тогда, когда читал Фенимора Купера, Жюля Верна. Стоило ему отложить в сторону книгу — и мысли о путешествиях исчезали. Он не любил ходить один даже в садик. «Какие же тогда путешествия? С бабушкой за руку», — горько подумал он о себе.
Боязнь осталась у него с детства. В садике обязательно встречались мальчишки, которые смеялись над его длинными волосами и челкой на лбу. Одно время бабушка хотела сделать из него пианиста и заставляла носить такие волосы. Потом, по настоянию учительницы, их остригли. Тогда мальчишки нашли себе другую забаву: они хохотали над его помпоном на вязаной шапочке. Дергали за этот помпон до тех пор, пока он не отрывался. Бабушка потом бранилась и снова пришивала ненавистный помпон.
Во дворе с ребятами он тоже не играл. Не разрешала бабушка. В школе мальчики на него почти не обращали внимания, а девочки любили его дразнить и щипать и называли «маменькиным сынком». Это было обидно и не очень понятно — чем же он отличается от других ребят?
Мише даже в голову не приходило, что ребята могут думать уже теперь об учении и о работе. Что у них есть уже какие-то свои планы на будущее. А у него никаких таких планов и вообще никаких твердых мыслей насчет будущего нет.
Оля хочет быть около моря. Правильно, конечно. А Витя станет крановщиком, потому что. грузчикам трудно работать. Он, Миша, когда шел через порт, тоже подумал, что грузчикам трудно. Подумал и все. К нему, он так считал, это отношения не имеет. А вот Витя думает иначе: он сам будет работать на кране, чтобы легче было грузчикам. И не станет ждать, пока это сделает кто-то другой…
Они вернулись в фойе.
— А что, Оля, если я здесь схему карманного радиоприемника достану. Мне она очень нужна. В библиотеке, наверное, есть подшивка каких-нибудь радиожурналов? — спросил Витя.
— Конечно, есть. Вечером запишись и бери, — ответила Оля.
— Понимаешь, я делаю по одной схеме приемник…
— Сам? — удивился Миша.
— Ну да, сам. Так вот я его немного усовершенствовал, и он работает теперь ужасно тихо. Надо посмотреть, как в других схемах сделан усилитель. У меня конденсатор… — Вите не дали договорить.
Явился Семен.
Его даже трудно было узнать. Нижняя половина лица была очень смуглой — подбородок, щеки. Зато резко выделялся высокий незагорелый лоб, прямые, как стрелки, брови и в глазах появилось больше веселых желтых точечек.
— Даже одеколоном побрызгали. Пахнет, как настоящая акация, — сообщил он, подставляя голову Оле, чтобы она убедилась, и одновременно протягивая Мише сдачу. Но сдачу забрала Оля, сказав, что мальчишкам незачем иметь при себе деньги. Миша засмеялся. Наверное, она и у деда своего так же забирает зарплату, хозяйничает, а ему выдает на табак. Это было тоже ново и необычно. У них дома деньги были у папы. Папа давал столько-то «па обед» бабушке, а мама у него просила, когда хотела что-нибудь купить, и эти разговоры всегда были очень неприятны.
Ох, до чего хорошо на улице! Миша даже глаза прижмурил от удовольствия, когда они вышли из портклуба.
Жарко, и в то же время прохладный ветерок тянет с моря. Совсем не душно.
Витя предложил ехать до Лузановки на трамвае, а там идти пешком. Прикинули, сколько понадобится денег.
— Меня не считайте, — заметил Семен.
— Нет, уж ты свои штучки брось! Знаем, как ты поедешь. Я тебе снова штаны зашивать не буду, — возмущенно проговорила Оля, и Семен понял — ехать придется в трамвае внутри, а не снаружи. Но езда за деньги вызывала у пего такое отвращение, что он предложил добраться попутной машиной. Денег в правда было мало, поэтому его предложение всем понравилось.
На Приморской улице тротуар был только по одну сторону, по другую тянулась невысокая каменная стена, огораживавшая порт. Ребята шли по тротуару в тени крутой горы, поднимавшейся против порта вверх. Там, наверху, Приморский бульвар. Город. А здесь замшелый ракушечник поддерживал крутизну, чтобы она не наползала на улицу. Выше этих каменных подпорок уступами поднимался обрыв. Он порос густой травой и кустарником, который с ранней весны и до поздней осени цветет сиреневыми огоньками и пестрит красными капельками барбариса. На половине горы, где тянется широкая терраса, стоит удивительный грот. Витые тропинки ведут на его вершину. Отсюда, снизу, грот кажется особенно высоким. Миша, задрав голову, разглядывал его, пока не наткнулся на столб. Ребята засмеялись, а он, потирая ушибленный лоб, стал смотреть под ноги. Но тут внимание его привлекла широкая, пологая лестница, надвое разрезавшая обрыв. Рядом с ней тянулась узкая ленточка фуникулёра.