— Мне не в чем себя упрекнуть.
— Вы не писали Люсе. Отказались от нее. За что? За то, что она вышла замуж против вашего желания?! Вам хотелось, чтоб ее муж был… академиком!
— Да, хотела, чтобы он по духу был ей близок. Я мать, и я этого хотела!
Веронику Александровну трудно было смутить. Она спрятала платок, который достала, упомянув о дочери, и холодно продолжала:
— Что ответить — мужу? Я иду на почту. Предупреждаю, если вы не согласитесь отдать Олю, мы подадим в суд. Правда на нашей стороне. В память о Люсе я обещала мужу забрать девочку к себе.
Иван Тимофеевич долго молчал. Он никак не ожидал такого. Зачем чужим людям решать судьбу его внучки, его Оли? Надо было не отпускать домой Спиру. Он нашел бы, как переубедить Веронику Александровну. Этот хитрый грек со всеми умеет говорить тонко, умно.
— Ну, что ж, я жду, — сказала Вероника Александровна.
— Я еще подумаю.
— Хорошо. Я так и сообщу профессору. — Вероника Александровна любила называть своего мужа не по имени и отчеству, а «профессором».
Иван Тимофеевич проводил Веронику Александровну по порту и, усадив ее в машину, которая шла в город, пошел искать ребят. Но их нигде не было видно.
Настроение у Ивана Тимофеевича было подавленное. Конечно, Вероника Александровна наговорила много лишнего, но она своей внучке тоже хочет добра, значит, из всего сказанного ею что-нибудь и правильно… Действительно, уж больно много Олёк бегает, целыми днями иногда пропадает. А он никогда и не спрашивает, где она была. Он ее очень любит и редко сердится. Может быть, Вероника Александровна права? С Олей надо быть построже. Но за что? Она прямая, добрая… Вот насчет воспитания, тут придется подумать, с девочкой поговорить, пусть пока хоть с Миши берет пример, как советовала Вероника Александровна. Он мальчик воспитанный, послушный…
Эта мысль успокоила Ивана Тимофеевича, и он отправился в милицию узнать, не обнаружили ли где-нибудь «Чайку»?
А Оля и Миша, накупавшись, решили выпить газированной воды с сиропом. Она продавалась в будке рядом с пляжем. Но из дому надо было захватить денег. Дверь в комнату была открыта, однако ни дед, ни Вероника Александровна, занятые разговором, не заметили, как Оля вошла в сени, взяла из корзины мелочь и вышла. Не видели, что ребята направились к пляжу.
В облезлой, зеленой будке были растаявшие на солнце леденцы, квас, селедка и газированная вода. Продавец — толстый человек в грязной серой куртке-что-то мудрил с весами. Лицо его походило на кусок расплывшегося теста, на котором случайно уцелел только, маленький бугорок — нос. Тесто сползало на глаза, хитро поблескивавшие из-за белесых холмиков, на которых обычно бывают брови. Звали продавца Хорьком. Это прозвище дали ему грузчики, знавшие за ним кое-какие грешки.
— Как дедушка? — тонким голоском, так не вязавшимся с его толстой фигурой, спросил Хорек. — Пришел уже с дежурства?
— Пришел. Дайте нам два стакана воды, — сухо ответила Оля. Но толстяк, наливая воду, продолжал задавать вопросы, точно не заметив, что с ним не хотят говорить.
— Катер утром рыбу привез пли за кем-нибудь заходил? — спросил он.
— Не знаю, — ответила Оля и стала медленно пить, чтобы вода успела приятно обжечь и язык, и небо, и десны. Миша тоже пил очень медленно, стараясь продлить удовольствие.
— Спроси у Ивана Тимофеевича, не нужен ли ему английский медовый табак и заграничная пудра, — продолжал Хорек.
— Во-первых, дед не пудрится, а, во-вторых, у него нет денег на английский табак, — сказала Оля с таким выражением, что Миша захохотал.
— Я знаю, что дед не пудрится. Но у вас живет дама, для которой хорошая пудра — находка. Если она возьмет пудру, я деду табак так дам. Потом посчитаемся, — нагнувшись над стойкой, негромко проговорил Хорек.
— Дед сказал, что вы спекулянт. Он не возьмет у вас ничего!.. — зло сказала Оля. Она ненавидела Хорька и его противные улыбки.
— Дед не мог так сказать, — все так же улыбаясь, пропищал Хорек. — Я не спекулянт, а коммерсант. Я всегда людям помогаю в беде. Кто-нибудь попросит продать коробку пудры, вот я и предлагаю. Скажи, кажется, вчера приезжал сюда дед Спира?
Этот Хорек знал решительно все, что делалось в порту.
— Приезжал, — нехотя ответила Оля и, повернувшись к Мише, спросила: — Ну что, еще по стакану?
Он кивнул.
— Еще по стакану, — распорядилась она.
Миша, морща от удовольствия нос, допивал второй стакан, когда мимо во всю прыть пронесся Семен.
— Сеня! Семен! — закричали ребята. Тот оглянулся и подбежал к ним. На нем была белая Витина рубашка и слишком большие ботинки.