— Я тебе сказал. Все!.. Я выйду первым. Ты — через полчаса. Вот деньги. Остановишь первую попутную машину и к Третьей станции. Встретимся у разбитой дачи. Понял?
— Понял! — угрюмо проговорил Васька. — Но всё, что я тут бросил, вы мне откупите!
— Не рассуждай, щенок!
— А вы как же успеете?
— Меня уже ждет машина.
Слава согнувшись побежал к тропинке и спрятался в тех же кустах, в которых просидел всю ночь.
Зачем, зачем пошел он один?! Теперь из-за глупости все может сорваться. Все! Савельев удирает. Удастся ему уйти — и пши его потом! Но все равно он, Слава, его не выпустит. У самой машины остановит и будет звать на помощь!..
Савельев вышел из дому и не торопясь двинулся по тропинке. Слава переждал, пока он пройдет, а затем вылез и пошел вслед за ним. Пришлось идти открыто, не таясь. Спрятаться было негде. Кустики росли только кое-где в расщелинах. Пустынно было вокруг. Курень стоял в стороне от дороги к морю.
Слава шел, не боясь, что Савельев его услышит. Внизу все еще рокотало не успокоившееся после шторма море, хотя ветер стих и утро стояло ясное. Розовая заря залила небо и море.
Савельев прошел метров сто и вдруг оглянулся. Заметив Славу, он пошел быстрее. Слава тоже прибавил шагу! Он немного задыхался, но не от быстрой ходьбы, а оттого, что видел так близко своего лютого врага.
Савельев снова оглянулся и, увидев, что Слава не отстает, остановился. Слава тоже остановился. Тогда Савельев сделал несколько шагов к нему и грубо крикнул:
— Ты чего увязался?
Слава промолчал.
— Постой, постои! Да я, кажется, тебя уже видел! Ты бежал за трамваем… А ну-ка, убирайся!
Слава с ненавистью смотрел на своего врага и не отвечал ни слова.
— Убирайся! — повторил тот грозно.
Слава не двинулся с места. Савельев все вглядывался в него, и вдруг лицо его побагровело. Он узнал! Узнал курчавого мальчика, мать которого он выдал полицаям. Но он старался не показать виду, что узнал. Он растерялся под ненавидящим пристальным взглядом.
— На тебе, отцепись! — крикнул он. Поспешно вытащив из кармана деньги, Савельев швырнул их Славе, и они упали на землю.
Слава, наступив на деньги, сделал шаг вперед. Он все так же в упор смотрел в лицо Савельева. И еще сделал шаг, все так же не сводя с врага потемневших, гневных глаз. И тот не выдержал, бросился бежать.
Нет, не уйти подлому предателю! Еще несколько метров, и он его нагонит. Но Савельев, круто повернувшись, ринулся на Славу и сбил его с ног ударом кулака. Только несколько секунд пролежал Слава на земле, потом поднялся на колени, встал и побежал за своим врагом.
— Держите его! Держите предателя! — крикнул Слава. И странно звучал этот крик в ясное утро, у мирного моря, над которым поднималось огромное пылающее солнце.
— Держите предателя! — снова крикнул Слава, хотя никого поблизости не было. Но Савельев понимал, что эти слова все-таки могут услышать. Резко остановившись, он хотел нанести Славе еще один удар, но тот увернулся, прыгнул на своего противника и вцепился ему в горло. Они повалились на землю.
Савельев попытался оторвать его руки от горла, но не смог.
— Сюда! На помощь! — еще раз крикнул Слава.
Савельев резким движением подмял его под себя и ударил кулаком в лицо. Но пальцы Славы еще судорожнее сжались на горле врага. Савельев уперся локтем ему в грудь так, что у Славы перехватило дыхание, и принялся колотить его тяжелыми кулаками по лицу, по голове.
Слава хотел крикнуть и не мог, он захлебнулся кровью. И проваливаясь куда-то в черную пустоту, он не разжимал рук, сдавивших горло предателя.
Глава семнадцатая
Оля напряженно смотрела через окно на «Труженик моря». Она передала капитану Игнатенко свой разговор со Славой. И он, на ходу отдавая распоряжения, ушел на берег. Только не об этом разговоре она сейчас думала. Она думала о другом — горьком, обидном, и боялась отвести глаза от мостика «Труженика моря». Стоит только мигнуть, как покатятся слезы. Она не должна плакать,
Слезы всегда казались чем-то постыдным. И вот теперь они стоят в глазах.
— Ну, что ж, Олёк. Ехать надо, и ты, конечно, сделаешь так, как я тебя прошу, — после продолжительного молчания сказал Иван Тимофеевич.
— Я тебе мешаю? — высоким, готовым вот-вот сорваться голосом спросила Оля.
И так как старик молчал, она опять спросила:
— Деда, а ты? Как же ты без меня будешь?
Она забыла, что дед может увидеть слезы, и обернулась, посмотрела на него долгим, долгим взглядом. В нем было и недоумение, и горе.