Алексей Петрович точно сына или младшего брата обряжал в рейс. Никогда бы Слава не поверил, что этот суровый, даже чуточку грубоватый человек может быть таким внимательным. И совсем не за вещи, наложенные ему в чемодан, сказал он тихо, дрогнувшим голосом:
— Спасибо.
И капитан понял, почему он сказал это «спасибо». Он на миг застыл с кителем в руке, глядя в иллюминатор. Что вспомнил капитан? Вероятно, тот день, когда его, голодного, оборванного мальчишку, привел в свой курень барба Спира. Вспомнил ту теплоту, с которой к нему отнесся старый моряк…
— За все вам спасибо! — повторил Слава.
— Оставь! Я ж для себя стараюсь. Через год-два я буду иметь отличного рулевого. Верно?
— Верно, Алексей Петрович.
— Вот видишь. А когда хороший рулевой на вахте, капитану не заказано лишние полчасика поспать. Ну, а теперь полезай в ванну. Вода хорошая.
Только растянувшись на койке, Слава почувствовал, как он устал, обессилел. Он хотел положить пониже подушку, да так и не успел, потому что уснул глубоким, спокойным сном.
Он не проснулся даже тогда, когда пришел Иван Тимофеевич. Старик разыскивал Олю и на всякий случай пришел на «Труженик моря» узнать, не на судне ли она.
— Из дому ушла еще вчера, — взволнованно говорил он, — Не хочет уезжать с бабушкой в Москву. Вот убежала. Я думал — она у Спиры. Звонили к нему из лоцманской. И там ее нет.
— Да она, вероятно, у Николая Степановича. Я схожу к нему, — предложил Алексей Петрович.
— Нет, нет, я сам пойду… Как она могла никому ничего не сказать?…
— Зачем же вы, Иван Тимофеевич, ее насильно отправить хотели?
— Так ведь я хотел как лучше, — вздохнул старик. — Дома она и по-хозяйству, и на базар, и стирка… А в Москве ей помогли бы выучиться.
— И здесь выучится. И здесь помогут. Пусть девочка остается.
Иван Тимофеевич пожал капитану руку и отправился на второй участок, где работал Николай Степанович.
Тот сверху из кабины крана показал на часы — остается до конца рабочего дня двадцать минут, подождите. Кран заканчивал разгрузку «Адмирала Ушакова». Судно уже высоко поднялось над водой, так что видна была широкая лопасть гребного винта.
Заглянув в окно диспетчерской, Иван Тимофеевич увидел Витю. Он склонился над столом и вместе с Киреевым рассматривал какую-то схему. Поглощенные этим занятием, они даже не услышали, когда Иван Тимофеевич их окликнул.
— А я думаю, что это и есть вводный канал, — говорил Витя. Киреев с сомнением покачал головой.
— Витя! — снова позвал Иван Тимофеевич. Тот поднял голову и ничего не видящим взглядом окинул старика.
— Это канал! — сказал он, глядя через окно на Ивана Тимофеевича и все-такн не замечая его.
— Иди же сюда! — крикнул Иван Тимофеевич.
Витя нахмурился, как человек, которого оторвали от сложного, интересного дела, и поздоровался.
— Вы за Олю не беспокойтесь, — сказал он, узнав, зачем его звали. — Но я не могу выдать Олю.
Иван Тимофеевич сказал, что ему непременно надо увидеть внучку.
Витя остался непреклонным: Оля правильно поступила. Вероника Александровна очень нехорошая. Бабушка называется, только ругается и кричит! У него тоже есть бабушка в деревне. Так то же совсем другая бабушка. Она ни на что не сердится. Приедет, так непременно варенье привезет, и пироги, и всякие вкусные вещи…
— А у этой вашей Вероники Александровны три чемодана платьев, а Оле она привезла хоть одно? Разве не видит, в чем Оля ходит?!
Смена закончилась. Николай Степанович подошел к старику и, прервав сына, который продолжал твердить, что ни за что не выдаст, где Оля, удивленно спросил:
— Разве ее нет дома? Что случилось?
И когда ему рассказали о том, что произошло, Николай Степанович сказал сыну:
— Никто не требует, чтобы ты выдавал место, куда спряталась Оля. Но ты пойди и от моего имени передай: через два часа она должна быть дома. Понял? Никуда она не поедет Слово даю. Идем, Иван Тимофеевич.
Витя вздохнул, с сожалением взглянул через окно на схему, над которой все еще сидел Киреев, и крикнул ему, что сейчас вернется.
По дороге Иван Тимофеевич все сокрушался — зачем он согласился отдать Олю. Вот и Алексей Петрович считает, что не нужно было этого делать.
— И я так считаю. Да и каждый вам это подтвердит. Жаль, что раньше с вами об этом не поговорил, — сказал Николай Степанович. — Вероника Александровна пусть едет. Сегодня же пусть едет. Зачем из-за нее девочку терзать?