— Неудобно мне, Николай Степанович. Ведь как-никак она гостья и… права имеет на Олю, — неуверенно возразил старик.
— Вы не сможете ей сказать, так я смогу! А прав у нее никаких!
Когда они вошли, Миша; уныло сидевший в углу, поднял голову и радостно улыбнулся. Вероника Александровна гладила платье. Она поздоровалась сдержанно.
— Пойди, Миша, побегай, — решительно произнес Николай Степанович.
Миша взглянул на бабушку, и та ответила ему легким кивком. Миша сорвался с места и выскочил за дверь.
— Вы разыскали эту несносную девчонку? — холодно спросила Вероника Александровна, обращаясь к Ивану Тимофеевичу.
— Она сюда вернется только тогда, когда вы уедете, — вместо него ответил Николай Степанович. — Хорошо бы, если б Оля уже сегодня ночевала дома, а не скиталась бог знает где.
В поведении и в лице Николая Степановича теперь не было и тени того добродушия, которое при первой встрече даже на Веронику Александровну произвело впечатление.
— Наши семейные дела мы в состоянии решить без помощи посторонних, — процедила, почти не разжимая губ, Вероника Александровна и аккуратно развесила платье на стуле.
— И все-таки вам лучше всего сложить это платье. Я помогу вам достать чемоданы. — Николай Степанович вытащил чемодан, который торчал из-под кровати.
— Да как вы смеете! — возмущенно проговорила Вероника Александровна. — Иван Тимофеевич, как вы допускаете, чтоб в вашем доме чужие люди так много себе позволяли?
— Мы тут не чужие, — негромко произнес старик и достал трубку, но не стал ее раскуривать в присутствии гостьи.
— Чужие люди из-под бомб вывезли Олю. Чужие люди, как могли, помогали девочке, когда она сиротой осталась на руках старика. Чужие люди помогут ей стать хорошим, полезным человеком, — сказал Николай Степанович. — А бабушка даже не поинтересовалась, где и как во время войны жила ее внучка. Бабушка даже ситцевой рубашонки не привезла внучке. Впрочем, в Москве-то вы, вероятно, ей даже шелковое платье сшили бы. Пусть люди видят, какая она заботливая, Олина бабушка!
— Да кто вам дал право так говорить?! — Вероника Александровна едва не задохнулась от. негодования.
— Всегда так говорю, если вижу несправедливость. И буду говорить. Они к вам, и старик, и девочка, всей душой… а вы и не заметили этого. Ничего вы не увидели тут. Не в нашу эпоху бы вам жить… Ну, а Олю мы в ту, вашу эпоху, не пустим, и край!
— Нет, я отсюда уеду! Сейчас! Немедленно!
— Вот и хорошо, — уже спокойно произнес Николай Степанович. Он вышел в сени и вернулся с мылом, щетками, полотенцем Вероники Александровны и все это положил на стол.
— Пойдем, Иван Тимофеевич, позвоним, чтобы машину дали. — Николай Степанович лукаво подмигнул старику.
На причальной пушке, неподалеку от сторожки сидел Миша и камнем выравнивал ржавый гвоздь. Увидев Ивана Тимофеевича, он подбежал к нему.
— Идите, идите, Николай Степанович, а я тут с мальцом попрощаюсь. — И старик вместе с Мишей уселся на скамейку возле бочки с водой.
Сюда обычно приходили грузчики покурить, но теперь здесь не было никого.
— Иван Тимофеевич, а ведь Оля нашлась. Она в порту. Сеня сказал-она ехать не хочет… — Миша осекся. — Ой, что я наделал!.. Я ж обещал молчать…
— Оля здесь остается.
— Вы правильно решили… И мне жалко уезжать от Оли и от вас, дедушка. — Миша потер глаз, точно в него попала соринка, потом потер другой.
— Увидитесь вы еще с Олей. Подрастете и увидитесь.
— Иван Тимофеевич, я хотел вас спросить… Ну, если я кончу школу и приеду сюда, вы… пустите меня к себе?
— Приезжай, Миша, место всегда найдется.
— Я через три с половиной года уже паспорт получу, а через четыре-школу копчу. Я уеду тогда… к вам уеду. Буду учиться тут и работать. Хорошо?
— Хорошо, Миша. Ну, что ж, прощай, мальчик. Вы ведь сейчас уезжаете.
— Уже?… Ну, ладно, все равно меня ведь никуда теперь не пускают, и Оля не придет, пока мы не уедем…
Миша неуверенно потянулся к старику, и тот, заметив это движение, прижал мальчика к себе.
— Мне так хорошо было у вас…
Старик погладил белый хохолок над Мишиным лбом и, приподняв его голову, посмотрел в глаза долгим серьезным взглядом.
— Ты еще много хорошего увидишь, — проговорил он. — Встретишь много людей и хороших, и интересных, и умных. Только сам никогда не криви душой…