— Ну, давай, давай, дурень! — не выдержал Митря, увидев, что младшему Фереро удалось стать коленом на плечо брату. Цепляясь за все, что попадалось под руку, а под руку, как раз, попался и нос, и губы толстяка, «гриб» установил второе колено на плече брата, хотя толстяк отфыркивался, отплевывался и, судя по зверскому выражению лица, готов был укусить незадачливого обладателя желтой шляпы.
Вся эта возня едва не кончилась плачевно для среднего: он чуть не грохнулся на землю.
Кое-как удержав равновесие, вся троица блаженно улыбнулась публике. Зрители, с напряжением наблюдавшие эту сцену и обрадованные ее благополучным исходом, ответили вздохом облегчения и аплодисментами.
— Что будет дальше? — спросил Михай у Илийки.
— Я думаю, он должен стать тому на голову. Так на афише нарисовано.
На протяжении всех своих акробатических усилий братья обменивались гортанными выкриками.
— Ни слова по-нашему не понимают, — авторитетно заявил Михай.
— Откуда ты знаешь? — обернулся к нему Илийка.
— Контролер говорил.
Между тем индейцы, немного отдышавшись, опять начали возню. Младший, держась обеими руками за голову толстяка, поставил ему ступни на плечо. Однако он никак не решался разогнуться да так и застыл в смешной и неудобной позе.
Публика нашла, что номер затянулся. Раздались свистки, мальчишки закричали, завозились, поднимая пыль с земли.
— Ну, как, нравятся тебе знаменитые акробаты? Ты ведь так их хотел видеть! — дразнил Илийка приятеля.
— Зато они индейцы. Настоящие! Из прерий! Это что-нибудь да значит. Погоди смеяться, они ведь только настраиваются.
«Гриб» отрывал то одну, то другую руку, но все не решался оторвать обе и выпрямиться. Толстяк поднял к нему лицо. Убрав широкую рекламную улыбку, он послал наверх не то ругательство, не то угрозу. Тогда младший с истерическим воплем, который должен — быть означать воинственный клич, судорожно выпрямился, зацепив серьгу в ухе толстяка. Тот дернулся от боли, и вся постройка рухнула.
— Жалкая тварь! На тебе воду возить, а не в цирке выступать! — ругался толстяк на чистейшем румынском языке.
— Замолчите! Выгонят… — прошипел средний и, не переставая восторженно улыбаться, исподтишка основательно ткнул младшего братца в бок. И сразу же, как ни в чем не бывало, братья взялись за руки, и, чуть приседая, стали раскланиваться.
Мальчишки в восторге хохотали. Они были уверены, что падение, толчки, испуганные лица — все было нарочно подстроено.
— Дон Энрико дель Бианко, знаменитый охотник на тигров! — провозгласил человек в черном.
Илийка узнал в нем клоуна, который зазывал зрителей из слухового окна. Только теперь он наклеил себе усики.
— Господа! По вине железной дороги, — продолжал человек с усиками, слегка кланяясь, — клетки со зверями дона Энрико дель Бианко еще не прибыли.
Илийка огорченно вздохнул.
— …Поэтому знаменитый охотник вынужден продемонстрировать вам сегодня только свирепого жителя Генуэзских гор — бурого кровожадного медведя.
Слова «Генуэзские горы» заставили Илийку насторожиться. Он никак не мог припомнить, чтобы на занятиях по географии говорили о горах в Генуе и, тем более, о кровожадных медведях, населяющих их. Правда, он кое-что читал о гималайских медведях, но о генуэзских…
Когда же на сцене появился дон Энрико дель Бианко, настала очередь удивляться Митре.
— Плюньте мне три раза в левый глаз, если это не дядя Тимофте, что кочует с табором Сивого.
— Ну, это тебе показалось… — проговорил Илийка не совсем уверенно.
На арену, гремя ошейником, вышел тощий, облезлый медведь. Даже не взглянув на зрителей, он повалился на бок.
— Ну, что я говорил! — торжествовал Митря. — Это же медведь деда Сивого. Лежебока и лентяй, его во всех таборах знают. Ходить не хочет — вози его в фургоне.
— Не может быть, ты ошибаешься, — неуверенно, повторил Илийка. Он чувствовал, что Митря прав, но никак не хотелось расставаться с мыслями о знаменитом дрессировщике! Нет, он не хотел верить. Пережить такие волнения, второй час лежать поперек доски, которая впивается в живот, и после всего не увидеть знаменитого испанца! Это было слишком.
Илийка старался не замечать, что дон Энрико ведет себя не так, как подобает гордому, бесстрашному охотнику. Он заискивающе улыбался публике, подмигивал мальчишкам, прохаживался по арене приплясывающей походкой. При этом он старался скрыть от зрителей подошвы сапог по вполне понятной причине: держались-то они на каких-то замысловатых проволочных скрепках.
Наконец дон Энрико подошел к медведю, который, положив морду на лапы, мирно спал.