— И я поздравляю тебя, — сжал Илийку в объятиях Василий.
— Спасибо, Василий! Спасибо, Митря! Я никогда не забуду этого дня…
Он замолчал, не зная, что сказать еще, и только радость горячей волной захлестнула сердце. Если б можно было, он поделился б этой радостью с Петрей Кобышем, отцом, Антоном…
— Ну, принимайтесь чистить рыбу, — появляясь из-за кустов, крикнул Михай и с гордым видом положил перед юношами свою рубаху, в которой бились щука, несколько окуней и одуревшая от страха плотва. — Давай и ужа заодно сварим.
— Ты умней ничего не придумал? — обиженно проговорил Илийка, пряча ужа за пазуху.
— Ай да Михай! — хлопнул по плечу рыболова Митря и, вооружившись ножом, принялся чистить рыбу. — Уха, будет настоящая, рыбачья!
Илийка, задумавшись, сидел в стороне и не отрываясь смотрел вдаль. Перед ним широко и привольно раскинулись поля в легкой сиреневой дымке. Земля будто отдыхала от трудов и ждала завтрашнего дня, который принесет и свет, и тепло, и солнце.
Чего Мариора не успела сказать
В городе было неспокойно. Ходили слухи о близкой воине. Говорили, что предвидятся большие сокращения на заводе, что на железнодорожной станции стоят два эшелона, груженные огромными ящиками. По ночам все чаще громыхали тяжелые составы.
Вернувшись от Думитриу, Ануца рассказала, что хозяева куда-то отправляют вещи. Она сама помогала зашивать картины, ковры, упаковывала дорогой хрусталь.
Каждое утро приносило какие-нибудь новости. Слух о снижении расценок быстро облетел завод. Кое-кто сомневался. Но перед выплатой жалованья Думитриу подтвердил это, и тогда в цехах поднялось возмущение.
— Новые расценки — это уменьшение нашего заработка вдвое!
— Им надо выполнять удивительные заказы, а мы — отдувайся!
— На мамалыгу не хватит!
— Что ж, умирать нашим детям с голоду?
Кто-то произнес слово «забастовка», и оно покатилось по заводу, его повторяли у каждого станка. Митря куда-то исчез и вернулся только к концу дня. Он зашел в котельную и сообщил Ротару:
— Я виделся с ним. — Он сделал ударение на последнем слове. Старик понимающе кивнул. — Завтра собираемся у вас.
— Он будет? — оживился Ротару.
— Будет. — И, обращаясь к Илийке, Митря добавил: — Ты, конечно, тоже приходи.
— Хорошо!
Это приглашение Илийка воспринял с гордостью. Завтра что-то будет. Правда, о забастовке мальчик слышал не первый раз. Он хорошо помнил тот ночной разговор Петри с Мариорой и звенящий от волнения голос сестры, убеждавшей Кобыша не медлить.
После столкновения с мастером рабочие тоже говорили о забастовке. Сейчас все шло одно к одному. Да, теперь должно начаться… А Петря… Где он?…
И дома эти мысли не оставляли Илийку. Только когда Мариора его окликнула вторично, он поднял голову. Стоя перед маленьким зеркальцем, она старательно приглаживала пушистые волосы.
Нашла чем заниматься сейчас, когда все говорят о забастовке! Ее это как будто даже не касается. Чужая она, совсем чужая… Он не находил слов, чтобы выразить ей все, что думал. Да и к чему слова? Разве она поймет? Какой надо быть глупой, чтобы не видеть насквозь этого Стефанеску! Он даже из школы ушел, больше не преподает, видно, дела в фашистской организации забирают много времени.
— Что же ты не спросишь, какой бы мне хотелось, получить подарок? — спросила она, опустив зеркальце. — Ведь завтра мой день рождения. Ты об этом забыл?
— Хотел бы забыть, — буркнул Илийка.
— Так нечестно, я тебе всегда что-нибудь дарю в твой день рождения, — не отставала от него Мариора.
— Твои подарки мне приносят несчастье, — неожиданно для себя зло проговорил Илийка. Он намекал на голубую рубаху, которую ему подарила сестра и в которой его забрали в тюрьму.
— Как ты изменился, — сказала она тихо. И снова занялась своими волосами. Но спустя несколько минут, будто забыв о словах брата, попросила:
— Илийка, стань около окна и подержи зеркальце, а то здесь темно, я ничего не вижу.
— Ты ему и так нравишься, — угрюмо ответил мальчик, не двигаясь с места. — Ему нравятся такие, которые предают друзей.
— Илийка! Зачем ты так?
— Зачем? А зачем ты прогнала Петрю Кобыша? Уходи к своему Стефанеску, ты такая же, как и он.
— Ты так говоришь, будто ненавидишь меня! — жалобно сказала Мариора и взглянула на него долгим ласковым взглядом.
И как он не был зол, у него защемило сердце. Он порывисто вскочил и, схватив ее за руки, заговорил горячо:
— Да, я буду ненавидеть тебя, я забуду, что у меня есть сестра, если ты пойдешь к нему.