Но мальчик уже мчался к Ротару.
Господин Думитриу заводит тонную игру
Когда Илийка вбежал в знакомую темную комнатушку старика Ротару, там было полно рабочих. Табачный дым висел сизым облаком. Собравшиеся о чем-то оживленно говорили.
Потом вдруг наступила тишина. Илийка обернулся. В дверях стоял Петря Кобыш.
Он стремительно прошел к столу. По тому, как его радостно приветствовали рабочие, мальчик понял: не ему одному дорог Кобыш. Поймав восторженный взгляд Илийки, Петря улыбнулся, кивнул. Как он похудел! Лицо обветрилось, загорело, черты заострились.
Он заговорил:
— Разве мало в пашем краю колосится пшеницы? А кукурузы? Ею можно было бы засыпать всю страну. Отары овец пасутся на склонах гор. Куда ни глянь — всюду богатства, а народ умирает с голоду. Его грабят и свои Лунгу, и чужие Думитриу!.. Довольно! Мы долго молчали. Но не потому, что нам хорошо жилось. Мы терпели, пока были слабы. Теперь настало время сказать и нам свое слово. Почему за то, что рабочие отстаивают — свои права, их судят, как преступников? Почему в нашей стране, у себя дома, мы не можем выйти на улицу в наш первомайский праздник? Почему за это сажают в тюрьму?
Он говорил простые слова, но как он их говорил! В нем чувствовалась необыкновенная сила, и, казалось, огонь его глаз вырвался наружу, зажег всех, кто его слушал.
Когда-то во сне отец явился мальчику бесстрашным Спартаком. Воображение Илийки одевало и отца, и Петрю в стальные доспехи. Ему казалось тогда — нет выше доблести, нет прекрасней подвига, чем в жарком бою сразиться с врагом не на жизнь, а на смерть. А вот другой борец, презирающий смерть. Он не в кольчуге и латах, а в потертом пиджаке, простой рабочий, пылкий и мужественный, непреклонный и непобедимый. И сила его передается людям. Если нужно, они пойдут за ним.
— Почему голодают дети? Мы не будем больше этого терпеть, — продолжал Кобыш. — Мы не хотим видеть ни чужих, ни своих господ. Хозяевами ходят они по нашей измученной земле, готовят войну. Не будет этого!
— Не будет!
— Довольно терпеть!
— Правильно сказал Кобыш! — слышалось со всех сторон.
— Мы не хотим больше голодать и гнить в тюрьмах! — гневно бросил Кобыш.
— За что они арестовали Антона? Кому он сделал зло, наш Антон? И Мариору Крецу вчера тоже увели… — поднялся Ротару.
В этот момент дверь распахнулась, и Митря, бледный, задыхающийся, появился на пороге комнаты.
— Они… они пытали Антона! — в исступлении крикнул он. — Мне говорили… надевали «железный костюм»…
В наступившей тишине, как удар колокола, прозвучало тихо сказанное стариком Ротару:
— Убийцы…
— Товарищи, неужели мы дадим умереть Антону? Неужели мы не заступимся? Его замучают… — Митря обвел всех умоляющим взглядом. — Он уже не может подняться.
Горячий комок подступил к горлу Илийки. Как помочь Антону? Почему молчит Петря? Пусть он скажет, что нужно делать.
И Петря сказал:
— В воскресенье мы выйдем на демонстрацию. Мы будем не одни. Нас поддержат рабочие других фабрик, мастерских. Мы потребуем освободить наших товарищей. У полиции нет юридических оснований держать их в тюрьме.
— Да разве полиция признает законы? Они уже совсем обнаглели! — раздались голоса.
— Мы предупредим товарищей в тюрьме, что не отступим, пока их не освободят, — крикнул Митря.
— А завтра предъявим требования хозяину, — опять заговорил Петря. — Никаких военных заказов, прежние расценки, уничтожение штрафов и сокращение рабочего дня. Мы дадим ему сутки на размышление.
— Мы требуем по праву. Попробуем по-хорошему поговорить, — сказал Ротару.
— С хозяевами по-хорошему не сговоришься. Они только вот это поймут. — И Василий поднял над головой свой тяжелый кулак.
— Послезавтра выступают железнодорожники, — продолжал Кобыш, присоединимся к ним. Будем требовать освобождения политических. Город, железнодорожная станция — все будут бастовать. Послезавтра по гудку сирены бросайте работу и выходите во двор.
— Илийка Крецу подаст этот сигнал из котельной, — сказал Василий.
Все взгляды обратились к мальчику. Он побледнел от волнения. Подать сигнал! Светлые глаза его потемнели. Может, этим сигналом начнется революция?
— Нет, сигнал подаст Ротару, — проговорил Кобыш. — То, что может сделать взрослый человек, не надо поручать мальчику, не надо рисковать. Мало ли что может случиться… Сирена оповестит весь город о начале забастовки.