Илийка не в силах был слушать всхлипывания матери. Он встал с сундука, молча обнял ее и почувствовал, как слезы текут по его груди.
— Не надо, мама, не плачь, — шептал он. — Мариора вернется. Обязательно вернется… Ну пойми, мама, она не могла иначе.
— Мне женщины говорят: твои дети — орлята. Не каждая услышит такое. — Ануца прижала к себе Илийку. — Но ведь я растила вас, сынок, качала на коленях и думала: пусть дети вырастут счастливыми. А где оно, счастье?
— Мама, Мариора вернется! — Илийка гладил седые волосы матери, целовал их. — Не плачь, ты сама говорила, что в жизни так: одним — богатство, другим — горе. А Мариора не хотела, чтобы было так.
— Молчи, Илийка, не повторяй этих слов, слышишь? Если ты хочешь поступить, как твоя сестра, мне тогда незачем жить, — грустно произнесла Ануца.
Илийка не отходил от матери и все смотрел через окно вдаль, где за ореховым деревом розовело небо. В комнате стало светлей. Наступило утро.
Ануца поднялась, поправила платье — она так и не раздевалась в эту ночь — взяла ведро и ушла к колодцу. Илийка достал из сундука голубую сатиновую рубашку. Мать починила ее. Ведь он тогда оторвал кусок, чтобы перевязать голову Антона, и теперь она была с короткими рукавами. Когда-то он сказал Мариоре, что эта рубашка, ее подарок, приносит ему несчастье. Со зла сказал, хорошо зная — рубаха ни при чем, а теперь горько раскаивался, что слова эти сорвались с языка.
На самом деле он любил эту милую голубую рубаху, сшитую руками Мариоры, с белыми пуговками, которые она отпорола от своей блузки. Он очень берег подарок и надевал только по праздникам.
Ануца вернулась взволнованная.
— Ты не пойдешь сегодня на работу, ложись, еще поспи.
— Я пойду, — твердо ответил сын.
— Зачем ты так оделся? Ты знаешь, что будет сегодня на заводе? Мне соседка рассказала.
— Знаю.
— Я не пушу. Слышишь, Илийка, не пущу! — решительно произнесла Ануца.
— Мама, я должен идти, — проговорил Илийка и взял кепку.
— Садись завтракать! — прикрикнула мать.
За столом мать и сын молчали. Оба не могли есть. Илийка поднялся, собираясь уходить, и тогда Ануца схватила его за плечо.
— Не пущу на завод. Не пущу!
— Мама, я не могу, сегодня все должны быть вместе, — тихо и твердо сказал Илийка.
Ануца взглянула на сына. Ведь послушался же тогда, когда она посылала его просить прощения у Стефанеску.
— Не теперь, Илийка, не теперь… Потом, когда вырастешь, будешь со всеми. Ты еще мальчик!
Она хватала его за руки, заглядывала в глаза. «Послушает! Он всегда слушает меня».
— Разве у тебя есть кто-нибудь ближе матери? Ради меня, ради старости моей не ходи… У меня и так ничего не осталось.
Мальчик отвел глаза. Он силился сдержать слезы, но они текли по щекам.
— Мама, я должен быть со всеми. Ну, пойми, мама…
Тогда, чувствуя, что его ничто не остановит, не удержит, Ануца, задыхаясь, проговорила:
— Ты хотел, знать, где твои отец. Слушай, я скажу тебе.
Илийка замер, глядя в лицо матери. А она, побледнев еще больше, продолжала:
— У него был друг, русский друг — Илья. Веселый и добрый. Отец его очень любил, и тебя мы назвали в его честь этим именем. А потом я пожалела. Он научил твоего отца гордости, а гордость бедным — только помеха. — Она вытерла концом косынки слезу и замолчала.
— Говори! Ну, говори же, мама, — взволнованно шептал Илийка. Ему нужно было знать, где отец, и может быть, сегодня нужнее, чем когда-либо. Он скажет на заводе: «Отец мой тоже там…» — и если освободят Антона, Мариору, отец тоже вернется. Сегодня такой день, когда должно решиться все самое важное, самое главное…
Но мать словно старалась отдалить минуту, когда сын узнает об отце. Горькая складка у ее рта стала еще глубже:.
— Его друга расстреляли. Но отца и это не остановило. Он пошел той же дорогой и тоже попал в тюрьму. Там хотели, чтоб он сказал, кто еще был с ним. Но отец не говорил. Его били… Как они его били!.. А он все молчал… Тогда они позвали меня.
Ануца опустилась на скамью и, схватив сына за плечи, продолжала шепотом:
— Они терзали твоего отца на моих глазах, надевали на него «железный костюм», втыкали под ногти иголки. «Ануца, не смотри, — просил он, — не смотри!» А я… не знаю, что стало со мной, но я не могла оторвать глаз от его лица. А потом… он лежал на полу, и волосы его, такие же густые и курчавые, как твои, слиплись от крови… — Ануца прижала руки к груди, удерживая готовый вырваться стон. — Тогда один в черном сказал: «То же мы сделаем и с твоим сыном, если он будет таким» — и носком ботинка ткнул голову твоего отца, но отец… отец был мертв… А глаза все смотрели на меня… смотрели… и тогда, и еще долго потом… всегда…..