Она в изнеможении опустила голову и замерла.
Илийка молчал, и мать не видела его лица. Но ей было невыносимо это молчание. Лучше б он заплакал.
— Потом я ничего не помню, — прошептала — она, — а позже еще пришел тот черный и сказал, что если мне дороги мои дети, то я ничего не видела. Ничего… Теперь ты все знаешь, сынок… Илья, Илийка… Это имя не принесло нам счастья…
— Мама, они отняли у меня отца. А я-то думал, что мы когда-нибудь освободим его… И ты хочешь, чтобы я им простил? — Сведенные в одну линию брови, гнев н боль на лице мальчика стерли детскую округлость щек и подбородка.
Ануца взглянула на него и не узнала: мальчик стал взрослым.
— Ты не пойдешь? — жалобно и безнадежно спросила она.
— Как ты могла скрывать все это? — И он порывисто прижал к щеке натруженную руку матери. — Нет! Я пойду…
Мать припала к нему и стала целовать его щеки, глаза, лоб.
— Не ходи, Илийка. Не ходи! Я чувствую, что с тобой что-то случится… Они заберут тебя в сипуранцу… Будет, как с отцом, не ходи!..
— Не плачь, я буду не один, я со всеми. — И, мягко отстранив мать, он выбежал на улицу.
Ох, как тяжело оставлять ее! Ему казалось, что сердцу тесно в груди, столько в нем всего: и любви, и жалости, и боли. Отца… уже нет… Но в тюрьме Антон и Мариора, и другие, такие же, как отец…
Около завода к Илийке присоединился Михай, видимо, поджидавший его, молча пошел рядом. Он всегда молчал, если видел, что товарищ его чем-то взволнован.
У мальчика стало спокойнее на душе, когда у своего плеча он почувствовал плечо друга.
То, что Михай ждал его, означало: мы будем вместе.
В углу громоздились тележки. Здесь же валялись перевернутые, кое-как сваленные котлы.
Время тянулось невыносимо медленно.
Илийке казалось, что кто-то придерживает часы за стрелки.
И он снова и снова переживал случившееся. Видел перед собой цементный пол тюрьмы, пропитанные кровью волосы отца, и его лицо, застывшее и все-таки очень похожее на лицо Петри. То видел рядом с отцом Антона, его глубокие такие дорогие теперь глаза. И впервые в нем проснулась ненависть к тем, кто так поступил с родными, близкими людьми. Не та ненависть, что была вызвана болью, что заставила вцепиться зубами в руку полицейского, а та, что шла от другой боли, из самой глубины души. Он ненавидел теперь не только полицейского, Стефанеску, Иордана, его отца, но и всех, похожих на них. И если бы его отец был жив и Антон с Марморой были бы дома, он все равно помогал бы таким, как Петря… И сам он во всем, всегда, везде должен быть таким, как Кобыш.
Пробило одиннадцать. Рабочая делегация направилась к конторе.
Думитриу только-только пришел. Не обращая никакого внимания на присутствующих, он неторопливо снял мягкую серую шляпу, пригладил перед зеркалом волосы и, закинув ногу на ногу, небрежно развалился в кресле. Хозяин старался себе и другим внушить, что происходящее — игра, которая его только забавляет.
— Мы пришли узнать, согласны ли вы с нашими требованиями, — выступил вперед один из делегатов.
— Видите ли, мои дорогие, — небрежно заметил Думитриу, — я своих приказов не имею обыкновения отменять. — И, покачивая ногой в очень узкой белой туфле, добавил: — Если это вас не устраивает, я никого не удерживаю.
— Все ясно, — проговорил Василий.
— А иного мы не ждали, — заметил Ротару и, переглянувшись с рабочими, пошел к выходу.
— Только смотри, хозяин, как бы тебе не пришлось раскаяться! — вспыхнув, вызывающе бросил Митря.
— Да как ты смеешь? — задохнувшись от злости, выкрикнул Думитриу. — Раскаяться? Вон отсюда! — И, не выдержав до конца игры, затопал ногами.
От его замысловатой прически не осталось и следа. Длинные редкие волосы растрепались и тонкими жирными прядями свисали до самых плеч.
— Я ничего не желаю знать, никаких требований! — стучал он кулаком по столу. — Вам только палец протяни — всю руку отхватите!.. Всех в тюрьме сгною!..
Рабочие не торопясь покидали кабинет.
— Значит, в двенадцать часов, — сказал Митря Илийке, будто нечаянно встретившись с ним.
Илийка кивнул.
Уже близок час, которого все так ждут. Может, сегодня Мариора вернется домой…
Через открытое окно было слышно, как бушует в своем кабинете Думитриу. А весть об отказе хозяина уже облетела завод.