Инга задумалась. По мере того, как она молчала и рассматривала поверхность стола, Игнат испытал растущее чувство удовлетворения. «Ага! Вот то-то! Так тебе! – думал он, с радостью наблюдая за ее замешательством. – А то, ишь ты, Сиддхартха нашлась!»
– 167 177, – внезапно до него донесся голос Инги.
– Чего-чего? – все еще торжествуя свою мелочную победку, насмешливо переспросил Игнат.
– 167 177 – номер пистолета, кажется, маузера, из которого расстреляли царскую семью.
– 014! – Сам от себя не ожидая такой прыти и злости, выпалил Игнат первое, что пришло в голову.
Он не собирался просто так сдаваться. И, кстати, еще ничего неизвестно насчет всей этой историко-архивной пыли в глаза. Дома он обязательно проверит и про Рим, и про Помпеи. И про Сиддхартху.
– Мне было четырнадцать лет, когда папе дали первую Госпремию, – с улыбкой, вставая, сказала Инга.
– Ага! Сдаешься! – глаза Игната сверкали. Что это еще за воспоминание детских лет!
– А я и не… – начала, было, Инга, но передумала и кивнула. – Сдаюсь! Пойду еще кофе возьму. Ты будешь?
Игнат отрицательно покачал головой. Эйфория отступала, и ему уже было стыдно за себя. К тому же все оказалось правдой, и про Будду, и про маузер. Игнат потом проверял.
– Приехали, Игнат Андреевич! – радостно сообщил Никита, перегнувшись через сидение.
«Чему радуешься?» – подумал Игнат, а вслух сказал:
– Спасибо, Никита, пойду я.
Он выбрался из машины и уставился на нависший над ним в сером небе зиккурат сталинской выделки.
«И молодая не узнает, какой танкиста был конец», – печально пропел его внутренний голос.
Очнувшись, Игнат крякнул, хмыкнул, запахнул пальто и направился в сторону мощных входных дверей, похожих на Вавилонские врата, по обе стороны которых, в числе прочих начищенных блестящих табличек красовалась и табличка с названием его компании «РестоРацио».
Глава четвертая
В то утро, когда машина возила Игната по городу, а он сам блуждал по коридорам своих воспоминаний, все в мире шло своим чередом. В старом московском дворе дворничихи-таджички равнодушно южанок кололи лед, из подвала мощным потоком неслась матерная ругань, грузчики, сопя и тоже поругиваясь, втаскивали в подъезд дома новый диван взамен изодранного котами старого, стоящего на попа тут же, во дворе среди сколотых льдин. Рядом с диваном крутилась Кочка, тревожно вынюхивая вражью вонь, пропитавшую линялую гобеленовую обивку. Прохожие спешили, спотыкаясь на скользких поворотах, хлопали двери автомобилей, гудели электрические провода, и вдруг где-то в глубине дворов вязко и гулко ударили церковные колокола.
Еще не затих медный дозвон, когда Кир с детьми появился на пороге подъезда. Он в очередной раз поправил все шапки, шарфы, варежки, карманы, перебрал пуговицы и внимательно осмотрел результат своих трудов.
– А где твой носовой платок? – строго и чуть растерянно спросил он мальчика.
Тот шмыгнул носом.
– Забыл? – почему-то вопросом на вопрос ответил он.
Кир покачал головой, достал свой, большой, аккуратно сложенный, в лиловую клетку, и показательно заправил в карман мальчику.
– Вот, держи, – Кир всмотрелся в глаза ребенку, потрогал лоб, – ты что-то бледный сегодня. Не выспался?
– Когда ему выспаться, – хмуро ответила за него девочка, – всю ночь читал под одеялом. Шуршал, как крыс.
– Врешь, – коротко отрезал мальчик.
Она пожала плечами, а Кир взял обоих за руки и потащил по хрустящему снегу вдоль забора. В еще не распустившихся морозных сумерках таяли уличные фонари, и все происходящее казалось продолжением какого-то странного сна, приснившегося большому городу. К зданию школы, этой белой каабе, по вытоптанным тропинкам тянулись муравьиные цепочки взрослых и детей. Казалось, изнутри здания доносится неслышимая уху мелодия, на звук которой эти невыспавшиеся несчастные брели, не имея сил сопротивляться, не поднимая голов и следя только за собственными ногами. Дети, тихо переговариваясь, семенили рядом с Киром, уверенно вышагивавшим по крахмальному снегу.
– Слушай, а у нас утром телефон не звонил? – спросила девочка.
Мальчик помолчал, подумал.
– Вроде нет. Я не слышал. А что?
Девочка покачала головой.
– Да так, не важно.
Некоторое время они потоптались, выжидая, пока Кир поздоровается с женщиной, явно уже доставившей ценный груз по назначению и спешившей прочь от школы, и направились дальше.
– Вот бы собаку завести, – вдруг с тоской произнес мальчик, заметив чей-то хвост колечком, мелькнувший в сумерках, – я бы ее Анубисом назвал.
– Кем-кем? – переспросила девочка.
– Анубисом.
– Это же бог мертвяков, хорошенькое имя…
– А что, красивое имя, – заспорил мальчик, – и Кир говорил, что оно значит «собачка». Вспомни – Цербер и Анубис…
– Ага, чудные собачки – псы загробного мира, – сестра передернула плечами, – три головы, змеиный хвост…
– Сорок голов! – возмутился мальчик. – И не у Анубиса, а у Цербера!
Но, похоже, девочке не хотелось спорить на морозе. Она отмахнулась, прошла еще немного и вдруг мечтательно произнесла:
– А я бы назвала Шариком или Тузиком. И поселила бы его в той коробке из-под сапог.
– В такой коробке только крысу можно держать, – хохотнул мальчик.
Девочка шмыгнула носом и пробормотала куда-то в сторону:
– Можно и крысу. Белую. Глазки красные, хвост розовый, шнурком. И назвать…
– Анубисом! – радостно выпалил мальчик.
– Ладно, – улыбнулась сестра, – Анубисом – так Анубисом.
Довольный, он встряхнул ранец на плечах.
– Не тяжело тебе? – поинтересовалась девочка.
– Не. Нормально.
– Ничего нормального. Ты же туда всю Кирину библиотеку свалил! У тебя спина отвалится.
– Не отвалится. И вообще, это мое дело!
– Ой, ну ладно-ладно, – махнула на него рукой в мохнатой варежке девочка, – таскай, если так надо, только не ной потом.
– Ной, не ной… Тоже что-то знакомое, – пробормотал мальчик.
– «…И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло… и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и воскорбел в сердце своем!..» – внезапно подобно церковному колоколу прогудел Кир.
Брат с сестрой так и встали на снежной тропинке.
– Деда, ты чего? – с опаской спросила девочка.
Кир обернулся.
– И был только один праведный и угодный Богу человек Ной. – Кир хлопнул себя руками по бокам, то ли от удивления, то ли желая согреться. – Вы что, ничего об этом не знаете?
– А, ну да, ну да, – наморщила носик девочка, – я что-то слышала… Взял каждой твари по паре и спасся на плоту от наводнения.
– Наводнения?! – Кир возмущенно засопел. – Деточка, это был Всемирный потоп, а не наводнение. Сорок дней и ночей лило с неба, вода покрыла все горы, что были на земле, все живое погибло, и уцелели только Ной и те, кто был с ним, – и не на плоту, а в ковчеге, огромном сооружении из гофера, просмоленном внутри и снаружи. Потоп начался в феврале, бушевал все лето, и только в октябре вода отступила, и показались верхушки гор. Все закончилось через год, и снова в феврале. Земля высохла. Началась новая жизнь. Вот так.
– Интересно, а что же они все это время ели? – спросил мальчик.
– А они не ели, они молились, – Кир посмотрел на часы и поторопил детей, – ладно, пошли, пошли. Опоздаете в свой храм науки.
– Деда, а это правда? – спросил мальчик.
– Что правда?
– Ну вот это все – про ковчег, Потоп, про Ноя. Или это так, сказка?
Кир задумался, и некоторое время они прошли в тишине.
– Вообще, некоторые истории так хороши, что неважно, правда это или нет. Но с ковчегом все не так просто. В Армении есть гора Арарат, еще коньяк есть с таким названием, но это к слову… Так вот, на склоне этой горы, к которой вроде и «причалил» Ной, ученые нашли нечто странное. Огромный предмет необъяснимого происхождения. Сделали снимки из космоса, рассмотрели и начали спорить. Очертаниями и размерами предмет напоминал колоссальное судно, похожее на то, что было описано в книге Бытия. Многие решили, что Араратская аномалия и есть Ноев ковчег. Другие до сих пор считают, что все это чушь собачья, и это никакой не ковчег, а всего лишь естественный выступ в горной породе. А третьи… третьи уверены, что пока я вам тут сказки рассказываю, занятия без вас начнутся! Пошли, пошли, – скомандовал он, – последний рубеж впереди – прямо гора Арарат!