Цвета — это результат вычисления: те цвета, которые мы видим, во внешнем мире не существуют. Они возникают только тогда, когда мы их видим. Если бы цвета, которые мы видим, были принадлежностью внешнего мира, мы не смогли бы видеть иллюзию окрашенных теней.
Целесообразность этого кроется в постоянстве: объект видится в одинаковом цвете независимо от освещенности. То, что мы воспринимаем, видя красную пожарную машину — это результат вычислений, в ходе которых мозг старается приписать то же восприятие тому же самому объекту, даже если информация, которую он получает, меняется.
Вычисления выполняются мозгом на базе информации от трех различных видов зрительных клеток. Каждый из них является лучшим в своей способности «видеть» световые волны определенной длины. Аналогичная система применяется в видеокамерах, которые регистрируют три различных цвета. Затем эти цвета комбинируются в телевизионную картинку. Но видеокамера не столь умела, как человек, и потому она сама не может определить, как выглядит ее окружение. Нам приходится сообщать видеокамере, какой сейчас свет. В противном случае возникают цветовые искажения. Такое часто можно видеть в теленовостях, когда у человека берут интервью возле окна. Если камера адаптировалась к искусственному свету в помещении, которое имеет желтый оттенок, дневной свет будет выглядеть слишком голубым. Если же камера настроена на дневной свет, электрический будет смотреться как очень желтый.
На практике эта проблема решается так: перед тем, как начать запись, камере показывается лист белой бумаги. Зная, как должен выглядеть белый свет, камера затем может «просчитать» освещение для данной ситуации.
Именно эту балансировку белого и выполняет человеческое зрение каждый раз, когда оно видит пожарную машину. Посмотрев на что-то, что должно быть белым, к примеру, дом, оно заранее определяет, как должен выглядеть белый цвет. Таким образом, наше зрение может скорректировать то, что в данном контексте крайне незначительными деталями: например, реальную композицию отраженного цвета, которую глаз получает от пожарной машины.
Балансировка белого происходит бессознательно. Мы не воспринимаем, что вот это — пожарная машина в полуденном свете. Мы просто воспринимаем пожарную машину.
Но сознание может оказывать влияние на балансировку белого — или, что будет более точным, не сознание, а знание, которое у нас имеется относительно данной ситуации, как показывает пример ниже:
На веревке для сушки белья в подвале было много места. Когда он вошел туда с выстиранным бельем, на веревке висел только женский белый свитер. Когда он вешал на веревку свою нижнюю рубашку, он не мог не заметить, что свитер был не столько белым, сколько розоватым. Он рассеянно подумал, что, наверное, кто-то вместе с этим свитером кинул в машинку и красные носки. Такое случается.
Через несколько минут хозяйка свитера вошла в подвал. Еще до того, как он успел выразить ей свою симпатию, она воскликнула: «Боже, ваша одежда голубая!».
И действительно, именно он оказался растяпой, который положил что-то синее вместе с белым, отчего все белье приобрело льдистый голубоватый оттенок.
Баланс белого этого человека был подсознательно откалиброван в соответствии с белизной, что по определению и должно быть в белом белье. Поэтому он определил несколько голубоватый цвет как белый, а, следовательно, и белый свитер как розовый. Самое удивительное то, что когда он все это осознал, то легко смог это увидеть.
Несмотря на то, что цвета появляются у нас в голове, они не являются слишком субъективными и необоснованными, что и позволяет нам определить, кто же засунул носки не того цвета в стиральную машинку.
Ни одна палитра на Земле не может сравниться с небом. Какое буйство глубоких мерцающих цветов и хрупких теней играет над горизонтом, когда облака, закат и небо встречаются вместе, чтобы образовать сцену, за которой мы можем наблюдать часами! Изменения цвета день ото дня и область за областью могут пролиться бальзамом на отдыхающую душу, которая наконец освободилась от монотонного, эргономически выверенного искусственного света офиса. Всего один взгляд на небо — и наша голова снова оживает. Почему? Возможно потому, что наблюдение цветов — это активный процесс, вычисления, сортировка информации, которая и ведет к восприятию. Новое небо — это новый вызов, новый свет — это новые ощущения и переживания, мало зависящие от того, что именно мы видим в этом новом свете. Разве не глубокие, необъяснимо хрупкие и сложные, богатые оттенками и меняющиеся каждую секунду цвета природы на не знающей отдыха поверхности океана? Разве мы не радуемся, когда наши глаза начинают работать, когда имеется информация, которую нужно отсортировать, когда снижение количества воспринимаемых ощущений можно считать настоящим визуальным пиром, таким же приятным, как хрустящие овощи и свежая рыба? Небо редко бывает вялым и легко усваиваемым, как фаст фуд. И чем старше мы становимся, тем больше наслаждаемся идеальным небом.
Ричард Грегори — великий человек. Физически он был большим, высоким, широким, с выраженными британскими чертами. Весьма подходящая внешность для экспериментального психолога, который был экспертом по зрительным иллюзиям и вопросам восприятия как гипотезы — это точка зрения Грегори, которая базировалась на длительной экспериментальной работе. От предположения, что восприятие является интерпретацией, до того, чтобы рассматривать всю воспринимаемую нами реальность в качестве интерпретации, а не воспроизведения, совсем недалеко.
Когда я писал эту книгу и спросил Грегори, каково его представление о реальности, он просиял и ответил: «Реальность — это гипотеза. Вот как я это называю — гипотеза». Это утверждение отлично суммирует вклад Грегори в экспериментальную психологию.
Когда смех, вызванный возможностью получения еще лучшей гипотезы, затих, следующий вопрос был такой: «А можно ли рассматривать реальность как симуляцию?».
«О, так, пожалуй, даже лучше», — быстро ответил он. Великий человек.
Симуляция — это реконструкция, реплика, слепок чего-либо. Если вы можете симулировать процесс, это значит, что вы можете воспроизвести самые важные его аспекты, и без необходимости проводить сам процесс вы сможете выяснить, где этот процесс заканчивается. Симуляция — это динамическая интерпретация, гипотеза, а, следовательно, предсказание. Наше восприятие реальности — это в определенном смысле восприятие нашей симуляции того, что там происходит.
Важное открытие, которое дают нам зрительные иллюзии, заключается в том, что мы никогда не воспринимаем вещи напрямую — мы видим их как интерпретацию. Мы не можем воспринимать куб Неккера иначе как трехмерный, и нам приходится делать усилие, чтобы воспринять его просто как линии на бумаге. Сначала мы воспринимаем интерпретацию, симуляцию — не то, что именно мы ощущаем, а лишь нашу симуляцию того, что мы ощущаем.
Мы не ощущаем, затем воспринимаем и далее симулируем, интерпретируем, оцениваем и предполагаем.
Мы ощущаем, симулируем — а затем воспринимаем. Возможно. А иногда мы ощущаем и симулируем — а затем действуем, так как времени воспринимать нет.
Это урок, который дают нам зрительные иллюзии — ощущение, симулирование и только потом восприятие. Весьма радикальный урок.
«Что глаз лягушки говорит мозгу лягушки» — таким было название выдающейся научной работы, которая была опубликована в журнале «Proceedings of the Institute of Radio Engineers». Статья была посвящена тому, как видит мир лягушка — и более ничему, несмотря на тот факт, что ее авторы благодарили за финансирование проекта американскую армию, американские ВВС и американский флот (проект также поддерживала «Bell Telephone Labs, Inc.»). «Эта работа была проделана на лягушках, и наша интерпретация применима только к лягушкам», — написали четыре автора — Джером Леттвин, Умберто Матурана, Уоррен МакКаллок и Уолтер Питтс, сотрудники Массачусетского технологического университета.
Но результатам этой работы предстояло изменить взгляд на мир людей, а не лягушек. И не потому, что она черпала свое финансирование из подобных источников (в 50-е годы вооруженные силы были стандартным источником финансирования чистых исследований), а благодаря открывшимся для эпистемологии перспективам. Четырем авторам работы удалось доказать существование «синтетического априори», генетически встроенного в лягушек.
«Синтетические априори» — это термин, введенный Иммануилом Кантом для предпосылок знания, от которых мы не можем избавиться. Кант вызвал революцию в философии в 1700-е годы, указав на то (как описано в Главе III), что человеческое знание обязательно должно иметь какие-то предпосылки, определенные априорные суждения, которые предшествуют восприятию — время, место и причинность. Без подобных предпосылок мы вообще ничего не можем узнать — но когда они у нас есть, мы познаем не сам мир: мы познаем мир, который видим сквозь рамку, которую устанавливают наши априорные суждения. Мы никогда не сможем познать мир как таковой — мы познаем мир только таким, каким он является для нас. Кант проводит различие между вещами такими, какие они есть — Das Dingansich — и вещами такими, какими мы их знаем — Das Dingfuruns.