– С Вами все в порядке? – спрашивает меня
Богатырев, но я не слышу в его голосе ни грамма волнения, словно он прекрасно знает, что со мной и знает, что это из-за него.
– Да, все хорошо, – отвечаю я, облегченно вздыхая, потому что лифт останавливается моем этаже. Незамедлительно выхожу, не оборачиваясь, не прощаясь, лишь бы поскорей сбежать от него.
– Передавайте от меня большой привет супругу, – усмехается мужчина мне в спину, прежде чем створки лифта закрываются. И даже тогда я боюсь обернуться, практически бегу по коридору к своей двери, глубоко дыша, как будто задыхаюсь.
***
Домой мы прилетели поздно вечером. Нас никто не встретил. И не удивительно, ведь Эдуард ждет нас только через два дня. После того как я не получила от него ответа ни на один свой звонок и сообщение, я больше ему не звонила и не писала. Я просто не могла больше находиться за тысячи километров в неведении, волнении, без ответов на свои вопросы, поэтому мы вылетели раньше. Весь полет я обдумывала пламенную речь, обращенную к мужу. Я хотела серьезно с ним поговорить. Потребовать ответов, на крутящиеся в моей голове вопросы. Точнее, вопрос был только один. Что, черт побери, происходит?! Он что-то скрывает от меня, чтобы не расстраивать? Поэтому отправил отдыхать одну? Но меня успокаивала мысль о том, что я скоро все узнаю. И чтобы ни произошло, я во всем его поддержу. Я поговорю с мужем откровенно, и он все мне объяснит.
До дома мы добрались на такси. В нашей спальне горел приглушенный свет, машина Эдуарда стояла в гараже. Все как всегда, ничего необычного. Но где-то внутри меня зарождалась тревога, и даже мысль о том, что я не должна здесь быть. Это мой дом. Дом, в котором я практически выросла, но в данный момент, я чувствовала себя здесь незванной гостей. Так бывает, Вы еще не знаете что произошло, живете в прежнем режиме, но сердце и душа уже все чувствуют, предостерегая Вас невероятным волнением, подсказывая Вам, что скоро все кардинально изменится.
От утомительного перелета и смены климата дочка заснула у меня на руках. Я бережно заносила ее домой, а Света помогала мне, открывая для меня входные двери, пропуская внутрь. Зайдя в гостиную, я сразу уловила запах. В комнате витал настолько сильный приторно-сладкий женский аромат, как будто кто-то разбил флакон духов. Оглядываюсь на Свету, которая, не отрываясь, смотрит в одну точку, сжимая губы. Слежу за ее взглядом и натыкаюсь на журнальный столик между двумя креслами, на котором стоит недопитый бокал с виски и открытая бутылка шампанского. Рядом, на кресле, лежит пиджак Эдуарда и женская сумочка.
Я еще ничего не понимаю, или просто отказываюсь воспринимать увиденное. Застываю в ступоре, не прекращая осматривать тёмно-синий пиджак мужа, вспоминая, что этот костюм мы покупали с ним вместе. Скольжу глазами по журнальному столику, замечая на бокале с недопитым шампанским следы алой губной помады. И сумка кроваво-красная с черной окантовкой с цепочкой вместо ремешка. Я рассматриваю каждую деталь этой картины. Ни о чем не думаю, просто смотрю, но руки, которыми я держу спящую дочь, начинают дрожать. Мне надо подняться в детскую, раздеть Милу и уложить в постель, но я словно забыла, как ходить, двигаться и говорить. Меня интересует лишь женская сумка и бокал с губной помадой.
В доме стоит абсолютная тишина, кажется, я слышу только стук собственного сердца, которое с каждым ударом ускоряет ритм, останавливается и вновь несется вскачь, отбивая грудную клетку. Вздрагиваю, почти подпрыгивая на месте, когда мнимую тишину нарушает громкий женский крик, перерастающий в стон. А я стою на месте, боясь пошевелиться. Вдруг возникает непреодолимое желание немедленно бежать из собственного дома и вернуться через два дня, как и положено, делая вид, что меня здесь не было. А лучше всего, проснуться и понять, что это просто мой страшный сон.
– Викуль, – меня приводит в себя тихий голос Светы. – Дай мне мышку, я ее в комнату унесу, а то ты сейчас ее уронишь, – говорит она, бережно забирая у меня дочь, стараясь не смотреть мне в глаза. Безмолвно киваю ей, отдаю дочь. Снимаю с себя пальто, кидая его на диван. Еще раз вдыхаю запах приторных духов, от которых меня начинает тошнить.
Света уносит мышку в детскую. А я медленно поднимаюсь по лестнице, отсчитывая каждую ступеньку, ведущую меня к неизбежному. Опираюсь на перила, потому что каждый шаг дается мне с трудом, от того что я слышу нарастающие женские стоны, которые становятся все громче и отчетливее.