В один из таких дней я прогуливалась по неблагополучным переулкам, разглядывая граффити на стенах. Одно из них изображало Дэвида Боуи. Молодой ещё, светловолосый и накрашенный, он смотрел на меня сверху вниз, зажимая в зубах сигарету. Казалось, он стоял прямо передо мной, и в то же время был очень далеко.
Рядом лежал, скрючившись, наркоша, катался из стороны в сторону. Его рука была обнажена вместе с сожжёнными венами на сгибе локтя. Чуть поодаль стояла проститутка, облокотившись ногой о стену. Она с вальяжным видом курила, поправляя юбку, едва закрывающую её трусы. Напротив блевал подросток с сальными лохмами и в кожаной куртке. Какой-то мужик зажимал вяло сопротивляющуюся девушку с синими волосами.
И посреди этого — Боуи, смотрящий на меня из другого мира. На меня, круглую сироту, избиваемую сестрой, с братом-наркоманом, без друзей, зато с тульпой. На девушку, которая сломала себе позвоночник и которая ходит, шатаясь из стороны в сторону, как пьяница. На девушку, чьё тело сожжено изнутри лекарствами, из чьего желудка вырезан кусок, которая ненавидит еду настолько, что порой выблёвывает её.
— Хочешь уехать? Так что тебе мешает? — будто вещал он, глядя на меня своими голубыми глазами. — Иди, куда глаза глядят, мечтатель. И пусть тебя ничто не держит.
— Только где деньги на это возьму? — спросила я вслух.
— Отдрочи кому-нибудь, — усмехнулась проститутка.
Вокруг губ у неё были прыщи. На скальпе среди крашенных волос красовалась заживающая рана.
— Может, наркоту толкнуть? — задумалась я.
— Грязный бизнес, — зевнула она. — Не вылезешь потом. Говорю же, отдрочи. Противно — отвернись.
Я помотала головой, решив настрелять мелочь.
Это было не очень удачной идеей, потому что собрала я меньше половины нужной суммы. И тут-то появился Тео.
— Может, автостопом, как в старые добрые? — спросил он, положив сзади руки мне на плечи. — Ты, я, и бесконечно длинная дорога. Свобода и рассвет.
— И Крысиный Город, — устало ответила я.
Но всё-таки решила поймать машину. В основном останавливались всякие странные личности, и я вежливо отказывалась. Наконец к нам подъехал… Расти собственной персоной. На каком-то невообразимом драндулете.
— Расти, что это за порнография? — спросила я, указав на отваливающуюся дверцу багажника.
— Винтаж, — пожал плечами Расти, — Домой?
— Домой. Но ненадолго. Так, заскочить, скорее всего, сегодня же и вернусь.
— Залазь. Только побыстрее, мне холодно.
Холодно тебе, потому что стекло на задней дверце выбито, дурень.
Мы залезли. Расти включил Боба Дилана. Всю дорогу мы молчали. Опять пошёл дождь, косые капли попадали на нас. Тео как-то странно притих и сделался ещё бледнее обычного. В животе урчало. Надо бы поесть, как приеду.
— Как мама? — спросила я Расти.
— Эшли говорит, что надежды никакой. Скорее всего, она теперь до конца жизни останется такой.
— Ты так это говоришь, будто это обыденная вещь.
— Но внутри мне больно. Я пошёл бы на любые страдания чтобы всего этого не было.
А что до меня, то я уже устала чувствовать эмоции, как устаёшь от физического труда. Маму в последний раз я видела адекватной лет семь назад, и эти воспоминания размыты, словно давний сон. Как будто это и не мы были, а какая-то другая семья. Счастливая.
— Я понимаю, что это ужасно. Но не могу подобрать подбадривающих слов. Потому что это ничего не изменит. Сколько не обнимайся и не реви, проблемы от этого не исчезнут.
Я знаю, Расти. Хватит говорить об этом, иначе я сломаю искусственную дамбу спокойствия, которую с таким трудом выстроила. Сломаю и хлынет река, и я утону.
— И что же делать? — наконец подала голос я.
— Ценить то, что есть. Что ещё-то остаётся?
— А если ничего нет?
— А Эшли? Ты не представляешь, как он очковал. Ночами не спал, сторожил твою кровать в реанимации. Готов был уйти из института и пойти работать, чтобы оплатить лечение, но, благо, всё обошлось. И ты ни разу не сказала ему даже «спасибо»!
Мне стало стыдно. Я промолчала, глядя на свои обгрызанные ногти. Тео положил руку мне на плечо.
Серый Город приближался. А вместе с ним — новая волна страха.
====== Китовьи сны ======
Он начинал просыпаться. В лужах сверкало отражение голых веток, в окнах отражалось лоскутное небо, надписи на стенах по-прежнему налагались друг на друга, перекрикивая и образуя причудливые узоры, только к ним добавились «весна грядёт», «спасайтесь от марта», «мартовские крысы в деле» и прочая несуразица. Люди перешли на пальто, а кто-то ещё и на юбки. В воздухе стоял запах озона. Возвращению предшествовала первая гроза. Гром словно вещал с неба о начале пробуждения, будил заспавшуюся земли, трубя в свой рог из молний. Хотелось зажать уши.
Скоро весна. Ненавижу весну.
— Весна — время пробуждения, — тараторил сзади Тео.
Мне не хотелось на него смотреть. Какой-то он был искажённый. Словно сам стал одним из Крыс, заразился их грязью. Если хочешь вывести Крыс, то смотри, чтобы самому не стать одним из них. Если хочешь стать защитником Уродов, не становись Уродом.
— И кто это говорит? — язвительно затянул Тео. — Девочка, которая боится весны. Которая боится проснуться. И которая в глубине души боится покидать Серый Город, ведь кто знает, какие препятствия ждут на пути к Городу, Где Всё Хорошо?
Нет, нет, заткнись, Теодор. Замолкни. Ни звука больше.
Я иду по бульвару среди прилавков со всякими безделушками. Слева от меня магазин «Художник», но там были только сувениры разных размеров. Моё внимания привлекла большая статуэтка волка. Она была цвета слоновьей кости, но мне почему-то подумалось, что у него были красные глаза, светящиеся, словно рубины.
— И если ты однажды среди ночи услышишь звуки флейты и выглянешь в окно, — продолжал Тео, — увидев Флейтиста и полчища Крыс, спешащих за ним, то поспешишь закрыть окно, ведь ты боишься.
Выступает какая-то уличная группа. Компания подростков танцует под музыку. Парни, трясясь от смеха, обнялись и закружились в медленном танце, виляя задницами. Парень и девушка устроили дружескую потасовку.
— Хочешь завести друзей и веселиться с ними ночи напролёт? — с издёвкой спросил Тео, — Ну познакомишься ты с кем-то, а дальше что? Что это изменит? Ты ведь не выдержишь. Первая же побежишь в свою каморку и спрячешься ото всех. Ты же трусиха, Саммер.
Поразительно, как мир на двоих перерос в войну за него. И печальней всего то, что не я всё это начинало. Не я поила себя таблетками и доставала с идиотскими терапиями. Только почему он этого не понимает? Почему ты не понимаешь этого, Тео?
— Дело даже не в том, кто всё это начал или закончит. Дело в том, что ты грёбаный псих, Самми!
Тео расхохотался и исчез. Я обернулась. На меня, хлопая круглыми глазёнками, смотрела парочка детишек начала пубертатного возраста. Я усмехнулась и пошла дальше.
Дорога почти забыта, так что добралась я до этого треклятого клуба с пятой попытки, неоднократно спрашивая дорогу у прохожих. Пожалуй, спрашивать её у местного населения — не самая лучшая идея, потому что приходилось проявлять чудеса логики и наблюдательности, пытаясь понять, что они несут.
Вот он, клуб. Совсем незаметный, спрятался среди грязных стен. Воняло так, что было не продохнуться. Повсюду, как и всегда, валялась нетрезвая молодёжь. Какой-то мужлан схватил меня за ногу и принялся поглаживать её, как котёнка. Я поспешила ко входу. Охранник вяло взглянул на меня.
Клубы дыма, похожие на утренний туман, пронзали лучи красного прожектора. По ушам гремело какое-то невообразимое техно. На меня натыкались пьяные людишки. Один негр схватил меня и закружил в танце. Я отбивалась изо всех сил, но это не помогло. По всей видимости, он принял это за танец, потому что сам выдавал похожие па.