— А если я случайно коснусь, или поврежу эту не-трогай-точку? — Ученица жадно ловила каждое движение своей Наставницы, стараясь не пропустить даже малейшего нюанса из урока. Чтобы помочь Паоле, ей надо хорошо учиться, а не плакать.
— Значит, больше вмешательств придется сделать, и как правило — не самых удачных. И, раз ты этим лишаешь её выбора поступать так или иначе, то ответственность за всё, последующее за этим, ложится на тебя. Но ведь этого нам не надо? Не так ли? — И Старшая улыбнулась, видя с каким вниманием Ученица слушает и смотрит. — Самое главное — не торопись. Итак, прошла на первую ветку, закрепила стило в этом положении, и смотришь.
Пространство вокруг стало изменяться и возможное будущее двух половинок андрогина поплыли перед их взглядами.
— Не нравится? — спросила Старшая, и получив утверждающий ответ, продолжила: — Не спеши обрезать ветвь, смотри далее, если ветвей много — останови время. Но иногда выбрать действительно сложно. Теперь по второй — вот так. Закрепила, и снова смотрим. Пройдись по третьей ветви, только не торопись.
Ученица взяла в руки стило и проследовала по месту, которое надо было посмотреть.
— Приняла решение? — вопросила Старшая.
— Да, — уверенно ответила Ученица и, взяв стило, отсекла нежелательные ветви будущего. Ствол жизни выпрямился в точке настоящего, и она стала контролировать всё дальше.
— Помни, я рядом, — поддержала Ученицу Старшая и исчезла в своём коконе.
***
Герхард принимал ванну. После сражения хотелось смыть всё с себя, облачиться в чистое, а затем насладиться вином, покоем, и нежной подружкой, которую он сегодня получил. Вдоволь расслабившись в воде, конунг вылез из своей огромной ванны. Прислужник быстро помог ему обмотаться полотенцем и уютно расположиться в кресле перед гранд-камином. Затем малый подал ему любимое вино в хрустальном с позолотой бокале. И, включив режим «Потрескивания поленьев», оставил повелителя, давая ему возможность отдохнуть.
Герхард расслабился и решил немного посидеть в тишине перед приятной и бессонной, как он надеялся, ночью. Мысли потихоньку потекли в русле предстоящего удовольствия. И конунг вспомнил длинные стройные ножки с острыми коленками, аппетитные формы при худощавой фигуре, не скрываемые свободными шортиками и майкой девчонки. И наконец, глаза: пронзительные, изумрудные, полыхающие яростью и гневом. Внезапно он вспомнил, как она попыталась прокусить шеллар.
«Однако, этой малышке пора стать женщиной,» — подумал он, потянув немного вина и смакуя его вкус; затем не спеша допил, и отставил пустой бокал в сторону. После чего приказал привести Паолу к нему в покои.
***
Через пару минут она была у него. И первое, что она сделала, это оглядела помещение. Оружием мог стать только небольшой фруктовый нож. Также можно было разбить что-то. Но она плохо понимала, что надо будет нанести удар, и желательно смертельный. А убивать она не умела.
Он же осматривал её, пока не приближаясь. Девушка оправдала надежды. Тонкая ткань платья струилась по её фигуре, не скрывая, что грудь высока и упруга; широкий пояс помогал оценить тонкость талии, а через разрезы по бокам при любом движении показывались её так нравившиеся ему ножки. Запястья были тонки, а пальчики длинны и изящны. И он точно знал, что сейчас перецелует их все: и на руках, и на ножках. Её нежные губы манили, слегка курносый носик был очень мил, а в бездонной зелени глаз хотелось утонуть. И он снова ощущал тот восхитительный запах свежести, оттенённый приятными отдушками. Герхард медленно двинулся к прекрасной пленнице. Но она отодвигалась до упора, пока не уперлась в стену. Это физическое ограничение свободы придало ей решимости и силы. Метнувшись к столику, она схватила фруктовый нож, и его выставила перед собой. Это было неожиданно для Моркадо, но понятно — она просто так не сдастся.
— Серьёзно решила разобраться со мной? — Сдерживая смех и спрятав улыбку, спросил он. Затем взглянул на девушку хмельным, полным страсти взглядом, напугав её этим ещё больше. После чего приблизился, упёрся грудью в выставленное оружие. и тихо проговорил ей на ухо, обдавая своим разгорячённым дыханием: — Давай, бей! — И видя, что она не может решиться на это, схватил её руку и, сжав кисть, заставил бросить нож. Потом прижал к стене и очень нежно поцеловал.
— Ненавижу! — Сверкая глазами, прошипела она, как только он прервал свой поцелуй.
— Ничего, мой нектарчик, полюбишь, — пообещал он, хмелея от девчонки, а не вина. Он приспустил платье с плечей, благо декольте это позволяло, и расстегнул застёжку на поясе, отчего платье упало, открыв ему прекрасную наготу Паолы. И Герхард опять прижался к ней, целуя всё порывистее и дольше. Сдёрнул полотенце с себя.
— Нет! Не хочу! Не смей! — девушка стала сопротивляться сильнее, но отбила руки о его железную мускулатуру и, прижав их к себе, расплакалась.
Обычно он не обращал внимания на такой пустяк, как желание женщины. Она создана для того, чтобы нести ему удовольствие. Но сегодня всё было по другому. Ему вдруг захотелось, чтобы она позволила себя любить, дав ему возможность поразить её лаской и нежностью. Герхард ещё раз попробовал поцелуями возбудить в ней желание его ласки, но она сопротивлялась.
— Силой не хочу, глупышка, — испытывая к ней нежность и теплоту, сказал он.
Прижав девушку своим телом к стене, и полностью её обездвижив, он набрал на коннекторе канал связи с медблоком.
— Маттео!
— Да, повелитель.
— Брыкается, напиток нужен.
— Уже иду!
— Сейчас, Малыш, все будет хорошо, — глядя на нее потемневшими от страсти глазами, прошептал он, продолжая нежно ласкать ее своими губами и прижимая руками её бедра к себе. Но его возбуждённая плоть напугала её ещё больше. Паола разрыдалась от беспомощности и попыталась оттолкнуть конунга. В таком состоянии ее и застал высокий кареглазый брюнет, вошедший по разрешению Герхарда. Он расположил на столике инъекционный пистолет, вставил ампулу и выстрелил в предплечье девчонки, введя успокаивающее.
Затем достал какие-то снадобья, быстро сделал кашицу, добавив в нее вина, и попросил Герхарда разжать ей зубы. Тот, видимо имевший большой опыт в подобном деле, заключил её в крепкий захват, и как глупому кутёнку надавил в определенных местах на скулы, заставив приоткрыть рот. После чего Маттео, силой вливая приготовленное пойло, заставил её выпить все до конца.
— Теперь бы ее надо согреть, чтобы быстрее подействовало, — предложил врач повелителю. Тот кивнул, вернулся в кресло перед камином и усадил Паолу к себе на колени.
— Ухожу, повелитель, — еле выдавил из себя Маттео, и быстро оставил их вдвоем. И никто в целом мире не догадался, какая буря пронеслась в душе медика.
Выйдя за дверь, он прижался к стене, постоял немного, закрыв глаза и приходя в себя, подумав: «Какие у неё прекрасные глаза. Просто изумрудная бездна. А как сложена…» — Но, понимая, что ничем не может помочь ей, привычно скрутил пытающееся вырваться чувство жалости, прошёл к себе в медблок, где очередной пациент помог справиться с чувствами до конца.
***
Успокаивающее начало действовать. Девчонка обмякла, почувствовала тепло от камина. Её ярость потухла. Слёзы высохли. Голова Паолы немного зашумела и она почувствовала головокружение. Чувства исчезли, уступив место расслабленности и покою. Лицо приобрело умиротворённое выражение, и она вдруг ощутила насколько горячо тело конунга и то, как ей нравится жаться к нему.
Она даже не поняла, как это произошло, но её губы сами приникли к его губам. Девичья застенчивость исчезла, уступив место жару, разлившемуся по каждой её жилке и разогревающему внутри неё то, что называется — желанием, и она обняла мужчину. Тепло от Герхарда вызывало волну истомы, разлившейся по всему телу, поцелуи будили чувственность, усиливая женские желания до темноты в глазах и стука в висках, дыхание стало прерывистым. И она сдалась.