Это я карикатурно – не берите особо всерьез: я только говорю о некой тенденции полярного раздвоения жизни у Вас (на самом деле у Вас и актриса и художник etq.61).
Но мне, казалось бы, сейчас нужно еще решительнее набивать все трехмерное пространство романа многосложностью типов и бытовых, общественных, групповых, государственных etc.62 образований.
Разная деревенская интеллигенция – агрономы, трактористы, учителя, комбайнеры, доктора; колхозники, единоличники, кулаки, раскулаченные, красноармейцы, краскомы; обездоленные (не поднявшиеся до “сознательности”); отживающие группы вроде попов и т. д. – если речь идет о деревне; то же mutatis mutandis63 – о городе. У нас город в его многообразном лице не давался. Вы очень здорово взяли и основу сближения между городом и деревней, но и здесь главное перемычки: производство + любовь.
С общефилософской точки зрения здесь есть raison d’кtrе64 в такой постановке вопроса, но больше опосредствований!
Может быть, я и ошибаюсь, но беглое – ночное чтение тому виной. Однако я без комплиментов должен сказать, что роман мне чрезвычайно понравился и я кричу “браво”. (Так примерно сказал бы Плеханов, а Ильич: “Прекрасно написано. – Это помните, тот, Илья Лохматый65…”) Ну, жму руку. Вы видите, что мы печатаем Вас изо всех сил и впредь тоже будем давать, а Вы давайте свое: тем ведь уйма: 1) Фашизм и женщина. 2) Шелковые чулки и война (о производстве искусственного шелка и “порохов”). 3) О фокстротной “культуре”. 4) Религия в Третьей Империи. 5) (Idem66) Валгалла и авиация. 6) Что делается в колониальном мире (Что, если опросить парижских джаз-негров из Америки или Африки и узнать их curriculum vitae67, не делая из них непременно Айш68?) и т. д.
Вы сами лучше всех других придумаете что-либо мастерское.
Привет.
Крепко жму руку
Ваш Н. Бухарин. (14 III 35 г.69)”.
Приведем здесь для контраста продиктованный совсем иными соображениями отзыв о книге “Не переводя дыхания”, – он появился в том же году в парижской эмигрантской газете и принадлежал М. Осоргину: “Эренбург уже не просто пишет, он поет. Поет он лучшее, что есть в современной советской жизни, – работающую и жизнерадостную молодежь. Поет не соло, а в хоре. От его участия хор выигрывает; но скажу откровенно, мне было жаль потерять солиста, писателя с отчетливой, не всеми слышимой индивидуальностью. Для перехода в хор нужно отказаться от очень многого, а научиться только пустякам. Этим пустякам Эренбург научился без труда”70. 23 марта 1935 года Эренбург сообщил Мильман, что получил письмо НИ, но о самом письме ничего не сказал…
В архиве Бухарина сохранились еще два письма Эренбурга. “8 июня [1935 года] Дорогой Николай Иванович, снова у нас недоразумения! Я легко могу понять, что с Эльзасом я “не попал в точку” 71. Но, во-первых, я неоднократно просил осведомить меня об этих “точках”.
Во-вторых, почему мне сразу не сообщили об этом и не попросили переделать статьи?
На поездку в Эльзас я потратил неделю времени, на чтение всяких автономистских газет и пр. плюс сама статья – еще неделя. Это все же представляет какое-то рабочее время. Поездка в Эльзас при таких условиях отнюдь не парти де плезир72!
Ясно, что очерк об Эльзасе можно было бы написать и иначе. Поэтому я все время слал письма и телеграммы, спрашивал – и ни гу-гу. Теперь я прошу Вас вернуть мне рукопись с пометками, объясняющими трудности, и я статью переделаю: хочу все же использовать как-то эту поездку. С другой стороны, повторяю просьбу: держать меня в осведомленности о желаниях редакции, о точках, которые у нас вдоволь подвижны, и о прочем. Иначе сейчас писать отсюда невозможно. Судите сами – прежде чем затеять всю эту серию поездок по областям, смежным с Германией, я много раз запрашивал редакцию: не выйдет ли как с Сааром73 и пр. Отвечали: нет.
Тогда я стал после первого же очерка спрашивать, как именно писать, годится ли и пр. Молчание. Только Ландерс74 (так в письме. – Б. Ф.) передает от Вашего имени: пишите, как знаете, хорошо и т. д. А вот и результаты. Я, правда, делаю еще опыт и посылаю очерк об Эйпене75, но уверяю Вас, что при таких условьях работать нельзя. Я понимаю, что у Вас и без этого уйма дел, но приспособьте для этого иностранный отдел. Теперь я там никого не знаю76. В эпоху Раевского77, Гнедина78 я еще мог спросить их, но кого я теперь спрошу? Напишите мне наконец-то, о чем и как мне писать. О Германии трудно, во-первых, КБ79 не любят (так! – Б. Ф.), когда я пишу о Германии, во-вторых, в эту прекрасную страну меня не пущают. О Франции? Но я ведь не могу превратиться в интуристского гида из “Ревю де Моску”!
Вот, например, скоро я двинусь в Союз. Могу по дороге что-либо посмотреть, выбрать маршрут в связи с планами очерковыми, но для всего этого мне нужны указания, так как предвидеть нюансы, во-первых, высоко политические, а во-вторых, внутренне-редакционные я уж никак отсюда не могу.
Итак, это первый и основной вопрос. Перехожу к другому – к съезду писателей80.
Как Вы слыхали, им занимался Б[арбюс]. Но он уехал в свое поместье и ничего не делал. Меня в свое время “обуздали”81-82. В итоге я очень опасаюсь, что будет мало звезд и много различной богемской сволоты троцкистски-анархического типа – писатели никакие, но поговорить любят. Наша делегация своеобразна: никто не владеет иностранными языками и из 18 душ только 5 хотя бы несколько известны на Западе как писатели83. Впрочем, все это к делу не относится – просто мои страхи.
Я теперь много работаю над этим, чтобы хоть как-нибудь исправить дело. Вопрос, как поставить информацию для “Известий”: какое место хотите Вы отвести?
Передавать телеграфом или не нужно? Съезд будет продолжаться пять дней.
Открывается 21 [июня]. Если телеграфом, известите вперед, так как мне нужно раздобыть машинистку, чтобы она все переписывала латинскими буквами – у меня будет немало хлопот и без этого. Хотите ли Вы также впечатления наших делегатов?
Сообщите, с кем Вы договорились, чтобы не вышло недоразумений, повторений и пр.
Хотите ли иностранцев – статьи или речи? Я слыхал, как К[ольцов] просил у Блока84 статью для “Правды” о задачах съезда. Словом, обо всем сообщите мне вперед.
В ближайшие дни выходит книжкой мой роман “Не переводя дыхания”. Мне очень хотелось, чтобы в “Известиях” была о нем статья, если, конечно, Вы находите это удобным и сам роман достойным этого85.
С Мальро вышло нехорошо. Его разобидели, и, по-моему, зря: книга хорошая и отрывок был понятный86.
Жду от Вас скорого и исчерпывающего ответа на это письмо.
Я очень устал: съезд, перевод Мальро, статья для “Известий”. Не знаю, когда удастся отдохнуть или даже просто перевести дыхание.
Крепко жму руку!
Ваш И. Эренбург”.
Одна из статей Эренбурга 1935 года, напечатанных Бухариным, вызвала отрицательную реакцию Сталина (“Письмо Дусе Виноградовой”, “Известия”, 21 ноября 1935 года); узнать об этом Эренбург мог только от самого редактора: “Однажды Сталин позвонил Бухарину: “Ты что же, решил устроить в газете любовную почту?..” Было это по поводу моего “Письма к Дусе Виноградовой”, знатной ткачихе: я попытался рассказать о живой молодой женщине. Гнев Сталина обрушился на Бухарина”87. 29 января 1936 года отмечалось 70-летие Ромена Роллана; 31 января Международная ассоциация писателей провела в Париже торжественное заседание, и Эренбург активно участвовал в его подготовке. Бухарин, высоко ценивший Роллана и написавший к его приезду в СССР статью “Мастер и воин культуры, сын человечества” (“Известия”, 24 июня 1935 года), решил дать в газете подборку материалов к юбилею писателя (он и сам написал еще одну статью о Роллане – “Горные вершины”, 29 января 1936 года). 14 января Эренбург сообщал Мильман: “Получил телеграмму от Б[ухарина] о Ромене Роллане. Сделаю все возможное, хотя поздновато сообщили. Сам писать не буду”. По просьбе Эренбурга о Роллане для “Известий” написал Жан Геенно (через какое-то время Л. М. Козинцева-Эренбург просила в письме Мильман “взять в Известиях гонорар Guehenno за статью о Ромэн Роллане и послать ему по адресу книгу о Музее западной живописи”88).
В марте и начале апреля 1936 года Эренбург много общался с Бухариным в Париже; об этих встречах рассказывается в мемуарах: “…Бухарин приехал в Париж. Он остановился в гостинице “Лютеция”, рассказал мне, что Сталин послал его для того, чтобы через меньшевиков купить архив Маркса, вывезенный в Париж немецкими социал-демократами.