Роман “Похождения Хулио Хуренито и его учеников” был написан в Бельгии летом 1921 года, а в начале января 1922-го он вышел из печати в берлинском издательстве “Геликон” (на титульном листе было обозначено: Берлин-Москва);
Эренбург пересылал книгу друзьям в Советскую Россию; получил ее, естественно, и Бухарин.
В апреле 1922 года в Берлине Эренбург встретился с Бухариным, приехавшим (вместе с Радеком) на конференцию трех Интернационалов; в книге “Люди, годы, жизнь” об этом сказано кратко: “В 1922 году он (Бухарин. – Б. Ф.) приезжал в Берлин, и мы с ним просидели часа три в маленькой пустой кондитерской. Помню, я сказал, что многое происходит не так, как нам мерещилось на Новинском бульваре. Он ответил: “Вы – известный путаник”, потом рассмеялся и добавил: “Меня тоже называют путаником. Но вам легче – вы путаете в романах или в частных разговорах…”18 Эренбург не пишет о реакции Бухарина на роман, но, судя по знаменитому предисловию, она была доброжелательной. 5 мая 1922 года Эренбург написал в Петроград М. М. Шкапской, что “Хуренито” “очень понравился Ленину и Гессену”, – высказывание Ленина Крупская обнародовала в 1926 году, следовательно, об этом Эренбург мог узнать только от Бухарина. 1 апреля 1922 года в Берлине вышел первый номер международного журнала литературы и искусств “Вещь”, который Эренбург редактировал вместе с художником Эль Лисицким. Судя по первому публикуемому здесь письму Эренбурга Бухарину, при их встрече речь шла об этом журнале, который Эренбург предполагал распространять в России; тогда же Бухарин заказал Эренбургу ряд статей, как его самого, так и зарубежных авторов. Понять из письма Эренбурга, для какого издания заказаны статьи, нельзя; для “Правды” – кажется неправдоподобным, а иллюстрированный журнал “Прожектор” начал выходить в Москве под редакцией Бухарина и Воронского лишь в 1923 году.
К моменту встречи с Бухариным у Эренбурга застопорилась работа над романом “Жизнь и гибель Николая Курбова”, но летом она возобновилась, и исполнить обещанное Бухарину он вовремя не смог, потому письмо начинается с объяснений: “Haus Trautenau” Trautenau str. 9, Berlin 19/10 [1922 года] Дорогой Николай Иванович, чую, что Вы пробуете на меня сердиться, и эти попытки хочу пресечь в корне. Я чист (как всегда!). Я не написал Вам до сих пор статьи об искусстве потому, что работаю исступленно над своим новым романом. Нахожусь ныне в главе 23-ей и кончу его через месяц. Тогда тотчас же напишу статью.
Что касается статей иных, то они будут вскоре пересланы Вам, а именно – из немцев Карла Эйнштейна19 (очень забавный отрок, его недавно судили за богохульство20, и на суде был неслыханный будёж21, – хотел описать это, но Пастернак пишет в “Известия”22, и потом роман, роман!..) и Франка23. Из французов статьи архитектора Корбюзье-Сонье24, художника Глеза25 и писателя Блеза Сандрара26. Статьи будут верно крепкие.
Умоляю – напишите предисловие к жизнеописанию незабвенного Учителя!27 Если руку приложит Мещеряков28 – беда!
Получили ли Вы мои “6 повестей”?29 Очень прошу Вас сказать в конторе, чтобы мне выслали газету30.
Здесь теперь Маяковский31 и, следовательно, идет будёж, но уже веселого порядка.
Крепко жму руку. Ваш Эренбург”32.
В романе “Жизнь и гибель Николая Курбова” (1923) Эренбург дал беглые, но выразительные портреты нескольких большевистских лидеров, уподобив их определенным геометрическим фигурам (Троцкий – треугольник, Каменев – трапеция и т. д.). Портрет Бухарина был, пожалуй, самым привлекательным: “Молоденький, веселый. Идеальная прямая. Грызун – не попадись (впрочем, это только хороший аппетит, – вместе со смехом всем передается). “Enfant terrible”, – говорят обиженные в разных реквизированных и уплотненных, здесь же очевидно – просто-напросто живой, не мощи: человек”33.
В январе 1924 года Эренбург приехал в Россию. Он уезжал поэтом, известным достаточно узкому кругу людей, и публицистом, которого мало кто помнил, а вернулся одним из самых популярных писателей, автором нескольких романов (последний из них – “Любовь Жанны Ней” – с начала года печатался в московском журнале “Россия”), сборников рассказов и повестей, книг об искусстве и поэтах, сборников лирики. В январе Эренбург встретился с Бухариным во 2-м Доме Советов, это было в дни прощания с Лениным (“После сообщения о кончине В. И. Ленина я сразу пошел в “Метрополь”.
Бухарин сидел на кровати, обняв руками колени, и плакал. Я не сразу решился поздороваться”34. Эренбург совершил поездку по преобразившейся за годы нэпа стране, по-журналистски набирался новых впечатлений – у него был острый глаз, и схватывал он все новое быстро. Из этой поездки Эренбург возвращался на Запад с массой планов и договоров – издательских и киношных; его ждала большая работа.
Киносценарий “Любовь Жанны Ней” был написан для студии “Киносевер”; затем написан роман “Рвач”. Конец 1924 и начало 1925 года показали Эренбургу, что идеологическая политика советской власти начинает ужесточаться. Сценарий пришлось переделывать, от романа Ленгиз отказался. Литературное да и финансовое положение Эренбурга резко ухудшилось (ему наконец удалось обосноваться в Париже, но деньги из Москвы текли очень тоненьким, пересыхающим ручейком). 16 апреля 1925 года, жалуясь в письме В. Г. Лидину на все ухудшающиеся условия работы, Эренбург сообщил: “Я написал Бухарину и Каменеву, прося их вступиться. Запрет “Жанны”, например, можно понимать только как запрет меня, но не книги. Очень надеюсь на вмешательство первого”35. Письма Эренбурга в доступной исследователям эпистолярной части архива Л. Б. Каменева нет, а письмо Бухарину сохранилось. “Париж, 15 апреля [1925 года] Дорогой Николай Иванович, не сердитесь прежде всего за мою “мертвую хватку”. Монотонность моих писем диктуется монотонностью жизни. Я знаю, что я далеко не Пушкин, а Вы – далеко-далеко не Николай Павлович (не судите за каламбур!). И все же обстоятельства заставляют меня повторять исторические жесты.
Вам ли говорить, что Эренбург не эмигрант, не белый, не “пророк нэпа” и пр. пр.?
Если я живу в Париже и посещаю кафэ, то от этого не становлюсь ни Алексинским36, ни Зинаидой Гиппиус. Местожительство не определяет, надеюсь, убеждений. Я работаю для Советской России, живу с ней, не в ней. И вот…
И вот… Слушайте. Нет в С.С.С.Р. собаки, которую бы еще не повесили [на] меня.
Факты:*) 1) Главлит запретил переиздание “Курбова”, который вышел в 1923 г. 2) Главлит запретил переиздание “Жанны”, которая вышла в 1924 г. 3) Главлит не пропускает “Рвача” (это мой новый роман).
Таким образом, меня не печатают, механически ликвидируют. Судите сами – справедливо ли это? Плоха ли, хороша ли “Жанна”, другой вопрос – я пытался создать детективно-сентиментальный роман революции, один опыт из десяти других, но ведь в ней контрреволюции даже Лелевич37 не отыщет.
Значит, эта мера направленная не против книги, а обще – против меня.
Я много думал и работал над “Рвачом”. Это оборотная сторона нэпа. Не раз в книге я подчеркиваю, что это лишь оборотная сторона. Если я даю ее, а не лицевую, то потому, что я сатирик, а не одописец. Каждому свое. Но вся книга исходит от октября, как зачина. Объективизм изложения не скрывает пристрастий автора. Я дал книгу в Госиздат. Ионов38 ее оплевал и прислал мне 2 строки “Книга в пределах СССР выйти не может” (храню записку!). Теперь ее зарезал Главлит. Я не хотел давать книг частным и[здательст]вам. Но Госиздат меня не издает. А Главлит не разрешает частным и[здательст]вам печатать меня.