В марте 1869 года начались волнения студенческой молодежи Петербурга и Москвы. И на этот раз они были подавлены, университеты закрыты, но общественное возбуждение отнюдь не замерло. Для русского интеллигента вновь злободневно зазвучал вопрос: «Что делать?»
Место запрещенного «Современника» заняли в общественной жизни страны «Отечественные записки». Журнал в начале 1868 года возглавили Н. А. Некрасов и М. Е. Салтыков-Щедрин. Каждую новую книжку «Отечественных записок» встречали с неподдельным интересом и друзья и враги журнала.
Один из ведущих публицистов «Отечественных записок», Михайловский, опубликовал трактат «Что такое прогресс». В нем повторена выдвинутая еще Герценом концепция — русская сельская община поможет разрешить социальные противоречия. Определялась и движущая сила развития общества — «критически мыслящая личность»: она возглавляет борьбу против социальных контрастов за равноправные отношения между людьми.
Прямым призывом к интеллигенции прозвучали «Исторические письма» П. Л. Лаврова, опубликовавшего их в 1868–1869 годах в «Неделе» под псевдонимом «П. Миртов». Это произведение имело почти такой же резонанс, как самые значительные сочинения Чернышевского. Обращаясь к передовой интеллигенции, которую, как и Михайловский, Лавров считал двигателем прогресса, автор утверждал, что она нравственно обязана бороться за прогресс. Ведь образование, являющееся пока достоянием меньшинства, куплено за счет порабощения огромного большинства. Эта лавровская идея долга интеллигенции перед народом была с удовлетворением воспринята передовыми ее представителями.
Интеллигенция России была взволнована опубликованным в журнале «Дело» исследованием В. В. Берви (вышедшим под псевдонимом «Н. Флеровский») «Положение рабочего класса в России». Картина народного разорения после реформы 1861 года, которую дал автор, потрясла многих. И он с уважением отзывался о земельной общине, преклонялся перед крестьянином.
Илья Николаевич верил в великие дарования и огромный запас нравственных сил народа, сочувствовал его страданиям и лишениям. Он хотел быть полезным народу, хотел помогать обездоленным людям. Но как?
«Властители дум», выступавшие в легальной литературе, сами не имели четкой программы радикального переустройства общества. Они советовали бороться против произвола местных властей и «мироедства» кулаков, оказывать содействие крестьянам в организации потребительских лавок, касс взаимопомощи, артелей, показательных ферм, сельских больниц и фельдшерских пунктов, юридических и агрономических консультаций. И конечно, они призывали к массовому открытию народных школ.
Чувство неоплаченного долга перед народом, стремление в меру своих возможностей и способностей помочь забитому и темному крестьянству все больше и больше захватывает Ульянова. Возникает глубокая внутренняя неудовлетворенность своей работой в качестве гимназического учителя. Уже четырнадцать лет он преподает — восемь лет в Дворянском институте, шесть — в гимназии. Учит детей дворян, чиновников, купцов. А разве не обязан он помочь в первую очередь тем, кому выпала тяжкая доля содержать государство, тем, из чьей среды он вышел, выбился «в люди»?
И в Пензе и в Нижнем Илья Николаевич постоянно интересовался, как поставлено обучение в разбросанных по бескрайним просторам сельских школах. Убеждался, что организовано оно из рук вон скверно. На селе нет толковых учителей. Школы ютятся в церковных караулках и покосившихся избенках. Попечители невежественны, крестьяне не всегда понимают, зачем их дети должны сидеть за партами.
Сознание необходимости работать для народа, который нужно было просветить и вывести из темноты, нищеты и бесправия, широко охватило передовое общество. Это было время, когда вся Россия обсуждала проблемы образования. В прессе, среди интеллигенции и даже в великосветских гостиных говорили о невежестве народа, трудностях его обучения, об отсутствии школ в деревнях, устарелых методах преподавания.
«Народное образование — возможность просвещать вчерашних рабов — это было увлекательно для многих и многих.
Илья Николаевич был из их числа… ему хотелось поля работы пошире».