Юнец выстрелил в тот же миг, но то ли неумение, то ли возбуждение сбило прицел. Пуля просвистела мимо. Второго шанса Миляга ему не дал. Приберегая пневму для нуллианака, он бросился на юнца, выбил револьвер у него из рук и сбил его с ног. Крикун рухнул на землю в нескольких дюймах от револьвера, но прежде, чем он успел снова схватить его, Миляга вдавил в землю ногой его вытянутые пальцы, заставив издать совсем другую разновидность крика.
Потом он повернулся к нуллианаку, как раз в тот миг, когда тот поднимал свою огненную голову, разряды в которой трещали, как хлопушки. Миляга поднес кулак ко рту и уже выдыхал пневму, когда крикун дернул его за ногу. Смертельное дыхание вылетело из руки Миляги, но попало нуллианаку в бок, а не в голову, всего лишь ранив его, вместо того чтобы убить на месте. Юнец снова потянул его за ногу, и на этот раз Миляга упал в то же самое дерьмо, куда несколько секунд назад отправил крикуна, и сильно грохнулся о землю раненой поясницей. Боль ослепила, а когда зрение вернулось к нему, юнец уже был на нем и рылся в небольшом оружейном арсенале у себя на поясе. Миляга бросил взгляд на нуллианака. Тот привалился к стене. Голова его была откинута назад и искрилась огненными молниями. Света они давали мало, но Миляге этого хватило, чтобы заметить отблеск на упавшем рядом с ним револьвере. Он дотянулся до него в тот миг, когда рука малолетнего преступника нашарила новое оружие, и навел на цель. В качестве цели он избрал не голову или сердце юнца, а его пах. Вроде бы такая незначительная цель, но юнец выронил револьвер немедленно.
— Не делайте этого, сэр! — попросил он.
— Ремень… — сказал Миляга, поднимаясь на ноги. Юнец расстегнул ремень и сбросил в грязь весь награбленный арсенал.
При новой вспышке Миляга увидел, что парень дрожит. Вид его был жалким и беспомощным. В каких бы преступлениях ни был повинен этот юнец, пристрелив его, он не завоюет себе никакой славы.
— Отправляйся домой, — сказал он, — И если я еще хоть раз увижу твою рожу…
— Не увидите, сэр! — воскликнул парень. — Клянусь! Клянусь, что не увидите!
Он пустился в бегство, не давая Миляге времени передумать, и исчез одновременно с новой вспышкой света. Миляга перевел револьвер и взгляд на нуллианака. Опираясь на стену, тот сумел подняться с земли. Его пальцы, кончики которых были в крови его жертвы, прижимались к месту, когда в него угодила пневма. Миляга искренне надеялся, что он страдает, но не мог убедиться в этом до тех пор, пока нуллианак не заговорил. Слова, с трудом выходившие из его гнусной башки, едва молено было разобрать.
— Кого? — сказал он. — Тебя или ее? Перед тем как я умру, я убью одного из вас. Так кого мне убить?
— Сначала я убью тебя, — сказал Миляга, сжимая револьвер, нацеленный в голову нуллианака.
— Ты можешь, — ответил он. — Я знаю. Ты убил моего брата в пригороде Паташоки.
— Брата твоего, говоришь?
— Мы очень редкий вид и знаем все о жизни друг друга, — сказал он.
— Тогда не стоит делать свой вид еще более редким, — посоветовал Миляга, делая шаг по направлению к Хуззах, но не сводя глаз с насильника.
— Она жива, — сказал тот. — Я бы не стал убивать такое молодое создание. Быстро не стал бы. Молодость заслуживает медленной смерти.
Миляга рискнул ненадолго отвести взгляд от нуллианака. Глаза Хуззах были широко раскрыты и смотрели на него с ужасом.
— Все в порядке, ангел, — сказал он. — С тобой ничего не случится. Ты можешь двигаться?
Он вновь посмотрел на нуллианака, пожалев, что не может истолковать движения его маленьких молний. Ранен ли он более серьезно, чем Миляге показалось вначале, или накапливает энергию для выздоровления? Или он просто выжидает удобного момента, чтобы нанести удар?
Хуззах с трудом приподнялась и села, постанывая от боли. Миляге не терпелось обнять и успокоить ее, но все, на что он решился, — это сесть на корточки, не спуская глаз с насильника, и дотянуться до одежды, которую он с нее сорвал.
— Ты можешь ходить, ангел?
— Я не знаю, — всхлипнула она.
— Прошу тебя, попытайся. Я помогу тебе.