Теперь здесь располагались военные лагеря Чугуевского полка, квартировавшего в «образцовом» поселении, построенном по проекту архитектора В. Стасова. Чугуев стал местом грандиозных военных учений, которые царь и посетил в ходе инспекционной поездки на Украину.
В честь императора и Шамиля состоялся военный парад, после которого начались конные состязания. Гази-Магомед не удержался и тоже показал, на что способны горские джигиты.
19 сентября Шамиль был уже в Курске. Здесь, кроме встреч по установившемуся протоколу, он посетил Итальянскую оперу. Гази-Магомед был растроган воплями несчастной Элеоноры и отказывался верить, что все это лишь игра и лицедейство.
В Туле Шамилю показали оружейный завод. Количество производимого оружия и особенно действие паровых машин произвели на имама сильное впечатление. Здесь ему подарили отличное ружье и огромный самовар с именной надписью.
В Москве
22 сентября 1859 года Шамиль прибыл в Москву. Великолепие города, красота Кремля, размах мостов казались гостям чем-то нереальным. Но более всего поразило Шамиля то, что в Москве, в Татарской слободе, уже много лет существовала мечеть. Мусульмане тепло встретили имама и совершили с ним торжественную молитву. Теперь мечеть украшает памятная табличка в честь того исторического события.
На следующий день Шамиль посетил А. Ермолова, которому было уже 82 года. Это была знаменательная встреча людей, изменивших историю Кавказа. Шамиль старался держать себя дипломатично, но в конце разговора не смог удержать нахлынувших чувств. Он упрекнул бывшего проконсула Кавказа в том, что тот поссорил народы, которые могли быть добрыми друзьями и надежными союзниками.
Затем Шамиль побывал в Кремле, посетил Оружейную палату и осмотрел другие достопримечательности. Царь-пушка ему особенно понравилась тем, что никогда не стреляла.
Вечером гостей пригласили посмотреть балет «Наяда и рыбак», поставленный модным французским балетмейстером Ж.-Ж. Перро. Представление вызвало у Шамиля искреннее негодование. Он уже привык ко многому, но костюмы балетных артистов и вообще наряды светских дам по-прежнему казались ему происками нечистой силы. Его больше впечатлила огромная люстра, то вспыхивавшая, как солнце, то медленно гаснувшая, как день к вечеру. Гази-Магомед не отрывался от своего бинокля все представление, а после, проезжая через Москву-реку, спрашивал, не та ли это река, в которой исчезла обворожительная нимфа Наяда.
Северная столица
В Петербург они ехали уже по железной дороге, в специально подготовленном вагоне. Это чудо техники так занимало пленников, что они не сомкнули глаз, пока 26 сентября не прибыли в Северную столицу.
На вокзале именитых пленников встретил почетный караул с военным оркестром.
Н. Чернышевский писал, что к приезду Шамиля «была приготовлена великолепная иллюминация, какой еще никогда не было в Петербурге. Даже та, которую устраивали во время коронации, далеко не так была блистательна, как нынешняя».
Великолепие российской столицы, роскошные приемы во дворцах и добросердечие публики не переставали изумлять гостей.
Газеты уже несколько дней сообщали об ожидаемом прибытии «Наполеона Кавказа» и о том, что «грозный имам обласкан императором, назван другом и щедро одарен». Большей частью в газетах вспоминали события войны и призывали покорить кавказского героя любовью и гостеприимством. Но были и такие, кто радовался, что наконец-то «кавказский лев посажен на цепь», величал Шамиля «варваром» и призывал к суровой расправе над «горским разбойником».
В городе только и говорили о Шамиле, его деяниях и будущности Кавказа. Для одних пленение имама было замечательным историческим событием, для других — печальным фактом, знаменующим подавление последнего очага свободы на необъятных просторах империи. Н. Лесков, узнав о пленении имама, примчался в писательский салон с отчаянным возгласом: «Господа! Да как же Россия без Шамиля?!»