В конце концов настоящая любовь победила. Карам покорился прихотям жены. Она забила до отказа невероятное количество коробок — «на всякий случай». И пока они пытались сдвинуть с места громадный багаж, Сарна умудрилась купить еще три ящика манго. Разумеется, Карам был против, но все его возражения ни к чему не привели.
— Будь по-твоему, — сдался он. — Сама их понесешь.
«Кажется, ей это ничего не стоит», — подумал Карам и взглянул на жену, царственно шагающую сквозь толпу в пурпурном сари, элегантную даже под грузом трех сумок манго. Он заметил восхищенные и зачарованные взгляды прохожих, обращенные на нее, и внезапно усталость сменило другое чувство: желание прижаться носом к ее коже, поглубже вдохнуть дивный запах и забыть обо всех испытаниях, выпавших ему за день. Образ Сарны, несущей манго, волновал и другие части его тела. Пусть слова и поступки жены подчас злили Карама, стоило ему лишь взглянуть на нее, как он тут же становился беззащитным.
— Сахиб! — Его внимание мгновенно вернулось к одному из носильщиков, который уже добрался до палубы и ждал, когда с ним расплатятся.
В груди Карама закололо раздражение — словно кто-то неумело дернул струну ситара. Сколько же денег они потратят на это барахло! Он быстро подсчитал плату носильщикам и отдал половину суммы. Те принялись громко возражать.
— У меня больше нет, — пожал плечами Карам.
Они не ушли и начали бросать на него сердитые взгляды. Карам отвечал тем же, однако эти люди были знатоками своего дела и умели выражать гнев, иначе не смогли бы заработать себе на жизнь. Самообладание вскоре покинуло Карама, но мысль о том, что придется снова лезть в карман, была ему противна. Когда подошла Сарна, он взял у нее одну сумку и протянул носильщикам.
— Возьмите манго вместо денег.
Сарна тут же бросила остальные сумки, подскочила к мужу и вырвала у него из рук фрукты.
— Не смей! — воскликнула она. — Они мои!
Карам быстро расплатился.
— Проклятые воры! — пробормотал он вслед уходящим работникам, точно это они были во всем виноваты. Потом, не глядя Сарне в глаза, он стал придумывать, как переместить багаж с главной палубы на палубу третьего класса. До него вдруг дошло, что придется обратиться за помощью к корабельным носильщикам, а это вдвое дороже. Вслух он ничего не сказал, потому что Сарна все еще кривила свои прекрасные губки.
Широкая палуба третьего класса кишела людьми. В брюхе межконтинентального лайнера не было различий между мужчинами, женщинами и детьми. Балом правил багаж. Все работало исключительно по системе багажных привилегий — чем больше у тебя сумок, тем больше места ты получишь. Однако выиграть этот приз было не так-то просто. Карам удивленно отметил, что их скарб еще сравнительно мал. Во взгляде Сарны читалось ликование. Карам смиренно покачал головой и улыбнулся.
Люди грузили на корабль самые разные припасы — от привычных до поистине изумительных. Вещи выстраивались причудливой вереницей: швейные машинки, велосипеды, мешки с мукой и пряностями, пузатые банки с соленьями, ведерки топленого масла, тюки постельных принадлежностей, перевязанные длинными полосами хлопка, коробки с отверстиям и для вентиляции, в которых уютно лежали овощи и фрукты. Среди этих вполне узнаваемых предметов имелись и таинственные: деревянные ящики, заколоченные со всех сторон, громадные железные контейнеры, запертые на висячие замки. Еще больше поражали глаз свертки неясных очертаний, обернутые красочными тканями и обвязанные бечевкой, — они двигались по палубе, напоминая зловещих кукол вуду.
Багажный парад был, вне сомнения, захватывающим зрелищем, но владельцы богатств заслуживали не меньшего внимания. Растрясенные морской качкой, все они были начеку и, подобно охотникам, обозревающим местность в поисках добычи, высматривали подходящее место для поклажи и тут же его занимали. Семьи похитрее плотно смыкали ряды и единым строем — головы опущены, локти наготове — двигались к намеченной цели.
Фокус заключался в том, чтобы быстро расстелить простыню или матрас на полу (а иногда и несколько простыней), затем обложить их по периметру сумками и таким образом захватить территорию. Особо изобретательные пассажиры, дойдя до места, начинали кашлять, рыгать или пускать газы, взяв пример с братьев наших меньших, которые резким запахом отмечают границы владений. Разумеется, народ сторонился зловонных лагерей.
Устроиться поудобнее для долгого путешествия в третьем классе было задачей не из легких — сложнейшее испытание таких человеческих качеств, как вероломство и наглость. Карам не был готов к этому. Зато Сарна попала в свою стихию. Минуту-две она смотрела, как муж вежливо пропускает других пассажиров, после чего решила взять все в свои руки. Внезапно она бросилась вперед, кашляя и хрипя, по пути расталкивая соперников, а потом рухнула на пол и стала изображать приступ какой-то неведомой болезни: закатывала глаза, трясла руками и ногами, расчищая территорию, пока не подоспел Карам. Люди в ужасе таращили на нее глаза и быстро шли дальше, чтобы занять свое место. Когда прибыли носильщики, Сарна принялась деловито объяснять им, что и куда ставить. Карам был смущен и восхищен одновременно. Он вспомнил словечко «чалаако», которым родные сестры порой дразнили Сарну, и улыбнулся. Да, вот уж действительно бестия!
Сарна смотрела на исчезающую вдали Индию. Удивительно, как легко покидать страну своей юности! Вот бы и внутренний, духовный переезд состоялся так же легко… Прошлое Сарны проникало в ее будущее. Карам злился, что они берут с собой слишком много хлама, даже не догадываясь, какой багаж везет Сарна в душе: бремя нежеланных воспоминаний.
Стремление Сарны к накоплению удивительным образом отражало устройство ее памяти. Хотя тут она была скорее жертвой, нежели повелителем, и не могла решать, что оставить и в каком количестве. Ее память, как и всякая другая, действовала в согласии с собственной логикой. Она особенно бережно хранила то, о чем сама Сарна мечтала забыть. Она незаметно, с завидной ловкостью, которой было невозможно противостоять, подсовывала воспоминания о былой любви и постыдных ошибках. Ну почему мы запоминаем все, что хотим, но не умеем забывать?
Забвение встречается в спектре нашего жизненного опыта трижды. На одном конце — бытовые мелочи: мы забываем купить соль или вовремя оплатить счета. За упущения такого рода мы себя корим. На противоположном конце спектра находится самый тяжелый и жизненно важный опыт. Плохая память здесь приносит сладчайшее из облегчений: мы можем забыть травмы, боль, унижение — так женщины забывают о родовых муках и вновь подвергают себя этой чудесной пытке. Между двумя крайностями расположено все остальное, что с нами происходит: неохватное царство накопленного опыта. Мы столько всего видим, чувствуем, слышим, делаем и неизменно хотим еще — где же все это хранить? Забвение расчищает место для новых впечатлений.
Получается, оно — полезное и неотъемлемое свойство памяти, которое действует по собственным законам и имеет свои методы отбора. Порой оно причиняет боль, вынуждая помнить дурные поступки и тяжелые испытания. Может, на то есть разумные причины, однако сейчас Сарну заботило другое. Она смотрела на зыбкое море и не желала задаваться вопросом «почему?». Уж очень он неприятный. Мы охотнее задаем его другим, чем себе.
Сарна укуталась сари, как шалью, и подумала, что подчас люди сами решают забыть о чем-нибудь. Например, когда остается всего одно манго, они забывают поделиться с другими. Но Сарну волновали не фрукты. Всюду ее преследовали яркие напоминания о прежних ошибках и горе. Деваться от них было некуда, исчезать по мановению руки они не хотели. Навязчивые образы роились в ее мозге, и усмирить их было невозможно.