Дыбенко, присвечивая фонариком, долго осматривал кусты, освещал каждую ветку, свежую поросль травы, потом снова обратился к раненому:
— Вы уверены, что именно здесь?
— Да, теперь уверен.
Николай Григорьевич снова полез в кусты. Я понимал, что он искал. Но ни одной срубленной осколками веточки, ни одной царапинки на коре растений он не обнаружил. А осколок от мины один-одинешенек не летает…
В четвертом часу, когда колыхался уже молочный рассвет, мы вернулись в медсанбат. Дыбенко составил протокол осмотра места происшествия, вычертил схемы и, когда его подписали понятые и подозреваемый, сказал:
— Теперь можете идти отдыхать.
Красноармеец дождался, когда ушли понятые, спросил хмуро:
— Значит, вы думаете, что я себя сам?
— Подозреваем, — ответил Дыбенко.
— Нехорошо, — сказал он и ушел, сгорбившись, усталой походкой.
— Ваше мнение? — спросил я у Николая Григорьевича.
— Рано делать выводы. Надо еще проверить, не пропадали ли топоры у саперов, а у разведчиков — тесаки.
— Значит, вы думаете, что он членовредитель?
— В этом почти уверен, но не уверен, сумеем ли мы изобличить его.
— А если ошибка?
— Извинимся, он парень толковый, поймет нас…
— Почему вы задали ему вопрос о положении рук? Разве это можно запомнить в такой момент?
— Потому и задал, что такого действительно запомнить нельзя, а вот придумать — можно. Но для чего он придумал, следует разобраться.
— Может, пригласим судебно-медицинского эксперта?
Дыбенко, подумав, ответил:
— После проведения повторного осмотра места происшествия. Ночью мы могли многого не заметить. Ведь должны остаться какие-то следы, если он сделал это сам.
С момента ранения не прошло еще и суток. Ночь в таком случае — не очень удачный союзник следователя. Днем все сподручнее, тем более что погода стояла солнечная, сухая, и если следы были, они сохранятся. Условились — следователь с понятыми, сославшись на недостаточность ночного осмотра места происшествия из-за темноты, произведут его повторно днем, а я проверю в подразделениях, не пропадали ли топоры, тесаки или малые саперные лопатки. Часов в восемь начальник штаба полка сообщил: «Старшины подразделений тщательно проверили наличие топоров, тесаков и лопат. Пропажи нет».
Утром прибыл в медсанбат А. М. Петровский. Поинтересовавшись, как идет расследование, пригласил позавтракать. Я работал всю ночь и охотно принял его приглашение. В землянку, расположенную возле кухни, нам принесли котелок с чаем, две алюминиевые кружки и кашу. Уже заканчивая завтрак, мы услышали перебранку. Повар ругал молоденькую санитарку за то, что та «без спроса хватает его топорик и черт знает куда задевала», а она сердито доказывала, что не видела никакого топорика.
Я подозвал повара к себе:
— О каком топорике идет речь?
— Пустяшное дело, — смутился кашевар, — мы сами, товарищ командир, разберемся. Я ей надеру хвост, дивчина станет поаккуратней…
Вмешался Петровский:
— Отвечайте на вопросы прокурора дивизии.
— Господи, топор как топор, маленький, сподручный колоть лучину на распалку или что подтесать. Подобрал я его во время наступления в каком-то дворе.
— Острый?
— Очень, я все время подтачивал. Вчера кинулся лущить лучину — нет его.
— А когда вы последний раз видели его?
— Вчера утром. А перед обедом не обратил внимания: не нужен он был мне…
В моих записях значилось: «К. ходил за табаком между 11 и 12 часами».
Повар описал приметы топорика: топорище березовое, с двумя сучками и остатками коры.
— Где вы держали его — на виду или прятали?
— От кого мне прятать? Всегда держал на виду.
Мы еще завтракали, когда вернулся Дыбенко и, не говоря ни слова, осторожно, поддерживая двумя пальцами, положил перед нами топорик — топорище березовое, у основания два сучка и остатки коры, на лезвии — следы запекшейся крови.
— Нашли в кустах, — пояснил следователь, — метрах в двухстах от того места, которое осматривали ночью.
— Да-а-а, — протянул изумленно полковой комиссар. — А я все еще не верил…
— Мы уже знаем, кому он принадлежал, — сказал я и протянул Николаю Григорьевичу протокол допроса повара.
Дыбенко прочел его и еще раз посмотрел на топорик:
— Тот самый. Но для верности все же надо провести опознание. Только для этого надо иметь несколько таких топориков. А где их взять?
— Это еще зачем? — удивился комиссар. — Позовем повара — он и подтвердит…
— Для обвинения этого недостаточно, — возразил я. — Подсудимый на суде может в таком случае заявить, что сомневается в точности показаний повара. Ведь топор всего один, других-то повару не показывали. А вот когда мы покажем повару в присутствии понятых полдесятка или десяток таких топориков и он разыщет, узнает именно свой, совсем другое дело. И у нас будет уверенность, что мы не ошиблись, и у суда твердое доказательство. Когда речь идет о привлечении человека к уголовной ответственности, мы обязаны сделать так, чтобы никаких «но» не было, чтобы советский закон был соблюден полностью.