— Князь Согдеван просит извинить императора за нерасторопность. Неопытный молодой наследник совсем позабыл о тяготах населения. Князь жалует вам зерно из личных запасов, дабы поддержать в эти тяжёлые времена. Мальчик совсем плох и, неровен час, отдаст душу Вселенной. Будьте к нему снисходительны. Однако ж князь вас не оставит. Поверьте. Не оставит.
Мальчишка не думал, что в глазах этих людей могла теплиться хоть какая-то мысль, поэтому даже не придал значения гнилой агитации. Его семья не верила старому императору, не верила молодому, а князю Согдевану и подавно. Благо, им было чем отобедать и отужинать: брат матери воровал еду из разрушенного корпуса ревизоров.
Полный жалости и отвращения каменщик вернулся к старику.
— Ну что, поглядел?
— Ага.
— Понравилось?
— Нет.
Старик усмехнулся и водрузил новый камень на стену.
— Благо, до нас ещё не добрались.
— Что нас ждёт, старик?
— Да кто ж знает. Пока еда на столе есть — и ладно.
— Ну, а когда она закончится?
— Тогда помрём.
— Вот так? Просто?
— А в смерти ничего сложного нет. В жизни — да. А смерти бояться не нужно.
Мальчишка, раздосадованный увиденным и ответом напарника, сполз по каменной кладке, обессиленно опустив голову.
— Я боюсь, старик.
— Смерти боишься?
— Нет, беспомощности. Я вот тут стою с тобой, кладу стену… а вдруг завтра стены не нужно будет класть? Что тогда? Куда бежать, куда деваться? Боюсь, старик, того, что не знаю, как поступить. Видел бы ты их лица… они, должно быть, не ели неделю.
— Я тоже как-то не ел неделю, — предался воспоминаниям старик. — Помню, как выполз во двор своей крохотной лачуги и увидал тощую соседскую кошку. Она пряталась в кустах жимолости, которую, к слову, я к тому моменту уже объел. И вот, мучимый внутренним раздражением и болями, я представил, как ем эту кошку и, знаешь, так спокойно стало на душе. Я бы поймал её, если бы сил было побольше. Она, в отличие от меня, могла добраться к объедкам богатеев.
И снова животный страх пронзил мальчишку. Больше всего пугало спокойствие, с которым старик говорил о голоде. Должно быть, он сталкивался с подобным много раз.
— И как же ты выжил тогда?
— Да вот как те, жрал зерно с земли, когда его вывезли из дворца. Старый император не бедствовал, только всё жадничал.
— Новый такой же будет?
— Не знаю. Но у того дворца были мои знакомые. Они сказали, что он пуст: ни еды, ни драгоценностей. При этом в лекарских центрах дают горячее, купленное за счёт золота из императорских чертогов. Может, мальчишка и другой породы, но какая разница, если он скоро помрёт.
***
К вечеру на улицах Синего города похолодало. Со склонов северных гор потянуло свежестью. Она пролетала над головами прохожих, бередя волосы и срывая синие флаги с благородных домов. И не было для ветра разницы, касается он ветхих жилищ или же тех, что строились из крепкого камня с дорогой отделкой. Неизменный, сильный и безразличный к тяготам мирской жизни, ветер гнал тучи в далёкие земли.
Кир и Мария возвращались в таверну, когда в верхней части города, над украшенным цветастыми тканями мостом вспыхнули красочные огни. Кир широко раскрыл глаза и в восторге разинул рот: подобного видеть ему не доводилось.
— Давай подойдём поближе, — попросил он Марию, которая к тому моменту уже стянула с себя шляпку и очки.
Девушка снисходительно улыбнулась и кивнула. Пробравшись через толпу зевак, Кир остановился у перилл подъёмной клетки, недалеко от железнодорожного перехода. Разноцветные всполохи занимали всё небо, словно распустившиеся под солнцем бутоны ярких цветов. Кир и не заметил, как от прихватившего сердце восторга схватил Марию за руку. Та не сопротивлялась, а только расплылась в довольной улыбке, на мгновение сбросив маску суровости и контроля.
На одном из соседних мостов, пуская пар из ушей, плясало механическое чудо, каких Киру видеть не доводилось. Под яркими вспышками неживое существо исполняло невероятные кульбиты.
Синий город мог удивить и даже восхитить масштабом. На первый взгляд казалось, что здесь возможно всё и сразу. Но даже радуясь необычным вещицам, ярким вспышкам в небе и разодетым в шикарные платья женщинам, Кир вспоминал липкий туман нижних кварталов и мольбы матерей о спасении их детей.