Просто он слишком упорно пытается отыграться и отгадать Наташину смерть, но куда там. Её смерть не угадать — а ещё она хороший психолог и знает много, много способов лишить человека жизни. Это вообще нечестно, думает Тони, собираясь с духом и выходя из-за колонны под жёлтую лампочку, в дымный зал бара.
— Я следующий, — говорит он, и без того бледная Наташа белеет ещё сильнее. — Ты прыгнула в пропасть на другой планете, а твой придурочный напарник тебя не поймал. Теперь ты. Как я умер?
— Ты мерзавец, Старк.
— Удивительно, но причиной моей смерти стало как раз не это.
— Тебя тут точно быть не должно.
Она так и смотрит на него искоса, наклонив голову. Затягивается сигаретой. Отпивает пиво — как воду, пена осела и не мешает. Смотрит и смотрит, и молчит, и глаза у неё слезятся — должно быть, от дыма.
Ну ожидаемый же был поворот, думает Тони.
Глаза Наташи изучают ветвистый шрам, расходящийся из-за ворота, почерневшие пальцы — и она выдыхает дым резко и отчаянно.
— Что за херня, — говорит она. Встаёт и делает нетвёрдый шаг навстречу. — Что за херня, Тони?
— Я щёлкнул.
— Я как раз об этом.
— И всех спас.
— И тебя тоже определили сюда.
— У них тут бардак. — Тони обнимает Наташу одной рукой, тянется погладить её по голове, но она одёргивает его за запястье и утыкается носом в плечо.
Хочет расплакаться — плакать тут как раз у всех выходит — но почему-то передумывает и возмущённо сопит.
— А это ещё что? — придушенно интересуется она, так и не расчувствовавшись.
Тони даже не оборачивается, чтобы уточнить.
— Это Локи, — мирно объясняет он. — Я пытаюсь от него избавиться.
Локи вежливо-вежливо здоровается, пока Наташа всё ещё сердито сопит в пиджак Тони.
***
— Я не «что». Я «кто».
— Будешь выпендриваться — скажу в Городе Ангелов, что ты не бог, а так, метис йотуна. Голубой асгардский мулат. Может, таким положено находиться тут после смерти.
Локи открывает рот. Закрывает его. Провожает взглядом Наташу, разгуливающую по узкому номеру мотеля туда-сюда.
— Ты отвратительная женщина и я не дам тебе конфету, — решает он.
— Ой, да пожалуйста.
Тони молча покачивается на колченогом, но прочном стуле у двери. Пьёт из горла пиво — разумеется, тёплое — и закусывает его чизбургером. Без сыра.
Наташа клянётся, что час назад сыр на кухне мотеля был, но вот незадача — взял и кончился перед приездом дорогих гостей.
Но это волнует Тони меньше, чем сказанное Наташей.
Пять минут назад эта женщина, которая определённо слишком сильно ударилась головой и не имеет права с этим поспорить, призналась, что тоже едет в Город Ангелов, рада, что они её подкинут и…
Что Тони потом отвезёт её назад.
Потому что она едет просить не за себя.
— Понимаешь, — повторяет она для Тони, отмахиваясь от Локи, — раз у них тут такая строгая бюрократия и учёт, за бюрократические ошибки точно должно быть наказание откуда-то сверху. Посмотри сам: до того, как наша огромная слива с манией величия развела бурную деятельность, здесь был порядок. Вот после его смерти, — Наташа тычет пальцем в Локи, — всё и перепуталось. Возможно, они стали прибегать к автоматизации. Знаешь, сколько ушло после того, как их близкие рассыпались в пыль?
— Не знаю. Но догадываюсь. Я не общался тут ни с кем, Нат, — Тони качает головой.
Оскорблённый Локи, в которого далеко не в первый раз за вечер тыкают пальцем, молчит, разгрызает леденец и запивает его пивом. Извращенец.
Все они тут ненормальные, и сам Тони ненормальный, и мир этот ненормальный. Пыльное, как заброшенный архив, бюрократическое чистилище.
— А у кого-то эти жалобы прокатывали? — уточняет Тони.
— Я общалась в местном Нью-Йорке с одним полицейским. Он помнил меня по битве на Манхэттене, — Наташа наконец садится, клонит голову ещё ниже к плечу. Локи зыркает на неё, но молчит. — Погиб после щелчка. Преградил патрульной машиной дорогу автомобилю, который чуть не влетел в остановку, где были живые люди. Он услышал, что можно пожаловаться, уехал в Город Ангелов — и назад в самом деле не приехал. Наверное, просьбу рассмотрели. Вдруг сработает, если я приеду туда и скажу — вы ошиблись, но я никому не расскажу, если вы отправите к живым того парня.
Неизбитая такая тема для беседы, когда в номер к двум мужчинам ночью заглянула красивая женщина.
— Но это шантаж, ты в курсе? — Тони вскидывает брови, обдумав дикую Наташину идею.
— Цель оправдывает средства. И только попробуй возразить.
Голос у неё стал хрипловатым.
— Мы должны успеть за неделю, — говорит Наташа, и глаза у неё нехорошо горят — Тони видел это не раз, да и Локи, кажется, помнит и поэтому не возражает. — Пока там идёт очередной фестиваль. Потом их отправят отсюда, и всё.
— Повтори, а то многовато информации. Куда отправят?
— В ангелы-хранители. Он в этой партии. Все, кто пожертвовали собой, со временем проходят подготовку.
Тони угукает и закусывает шпажку, на которую собрали недочизбургер, потому что он разваливался, как зубочистку. Продолжает качаться.
— Ну, я в деле, — говорит он. — Сдадим этого асгардского иммигранта и сделаем то, что хочешь ты, если так можно.
— А если нельзя?
— Всё равно сделаем. Это ж мы.
Наташа очень, очень старается приподнять уголок губ, но не выходит — и тогда она ставит локоть на изголовье кровати Тони и подпирает голову рукой. Уголок насильно ползёт вверх, но Тони — и внезапно Локи с ним — следит за этим как зачарованный.
— Идеальный баланс, — воодушевлённо продолжает Тони.
— Через Перчатку заразился?
— Нет, я не об этом. Давай попробуем вернуть в мир живых двух братьев — хорошего и засранца.
— Не думаю, что стоит называть мальчика засранцем, — фыркает Локи. Комкает фантик и пытается попасть им в дешёвую пластиковую урну в углу. Мажет — и переводит взгляд на тёмное открытое окно. — Ну подумаешь, водился с Альтроном. У нас у всех были ошибки.
Наташа прожигает Локи взглядом.
Но не комментирует, что под засранцем имелся в виду не Пьетро Максимофф, обитающий в Городе Ангелов.
***
С Наташей можно почувствовать себя живым даже в посмертии.
Уже с утра, завалившись на заднее сиденье со своим рюкзаком, Наташа прокуривает всю машину, рассказывая, что до смерти не курила очень долго, бросила из-за нравоучений Стива; громко и мелодично подвывает вокалисту «Гоголь Борделло»; потом тянется к Локи, который сетует на вечно лохматые волосы, и заплетает ему косички «для мягких волн», штук семь.
После этого Локи очень старательно изображает красивую и невозмутимую асгардскую статую, олицетворяющую страдание и смирение. Он судит по себе — и очень не хочет оказаться на окраине пустынного шоссе, выразив недовольство. Даже не трясёт перед Наташей договором аренды.
Нахальный бог как-то притих, в очередной раз отмечает про себя Тони, когда они останавливаются перекусить и купить продуктов. Локи держится чуть позади, пока они идут по пыльной улице, душной, будто бы прогретой послеполуденным солнцем, пустой, будто бы у всех сиеста. Почти все окна — грязные и зашторенные: начищать их до блеска никто не видит смысла, и пялиться в небо без солнца хотят немногие. Наташа пинает мыском потёртого кеда смятую банку из-под пива, Тони отбивает, банка гремит по асфальту почти весело — и они так и играют ею в футбол до единственной в городе пиццерии, и Локи плетётся позади, забыв распустить косички, и на грохот не выскакивают ни дети, ни собаки.