Каирское солнце тогда пылало и жарило сверху песок немощеных улиц под ногами Наполеона, а в его сердце горела ревность. Он вынужден был признаться себе, что все теории о том, как полководец должен держаться в подобном случае и что при этом чувствовать, лопнули. Представляя себе Жозефину, лежащую в объятиях другого мужчины, генерал рычал, словно от зубной боли. А когда вспышка гнева проходила, чувствовал себя измученным, одиноким и покинутым, как сирота в африканских песках. Ему хотелось биться головой о стенку, погибнуть в первом же сражении с англичанами.
А потом его корсиканская кровь снова вскипала: «Развестись с ней, развестись, развестись!..» — бормотал и кому-то грозил кулаком. Впервые с тех пор, как он женился на Жозефине, ему пришла в голову такая мысль. И он сам потом удивлялся, что ему хватило мужества, пусть лишь себе под нос, произнести эту мысль вслух, облечь ее в слова. Настолько он любил ту, которая его до этого довела.
Но именно этот огонь в его сердце, который жег сильнее пылающего солнца и раскаленного песка, вытащил его из тисков войны, в которые он угодил, вытянул из неудачной кампании в песках африканских пустынь.
Он уже не раз замечал, что от любого поражения, любого неудачного похода его энергия вдруг удваивалась, а голова начинала работать намного лучше, чем после самых больших побед. Ночь отныне существовала не для сна, а для работы. Ему было достаточно подремать минуту за столом, и к нему снова возвращались свежие силы. И когда все в генеральном штабе падали с ног от усталости, Наполеон был бодр. И он кричал на своих измученных помощников: «Франция послала нас сюда не для того, чтобы спать! Не за это она платит нам жалованье!»
С утроенной силой это качество Наполеона проявилось после его поражения при… Жозефине. Угрожающее положение его армии после гибели французского флота у Абукира он превратил в стремительные марш-броски и в фантастические победы. Он разбил турок под Яффой и бил англичан под Акко. Он бежал от чумы, а потом уничтожил крупные турецкие отряды на том же самом африканском берегу, где год назад потерял свой флот. И вдруг Наполеон получил весть, что французские армии в Италии под угрозой. Он прокрался через английскую блокаду и вернулся в Париж. Здесь вместо того, чтобы арестовать Наполеона, как требовали его противники, — за неудачную кампанию в Египте, за то, что он бросил там французские войска на произвол судьбы, Директория еще и повысила его, назначив главнокомандующим всех французских армий, а потом — первым консулом. Она своими руками распахнула перед ним золотые ворота, ведшие к императорской короне.
Прилетев из Египта с подпаленными перьями и с обожженным сердцем, он снова обрел свое обычное внутреннее спокойствие. Он утешился в объятиях Жозефины и простил ее… Мысль о разводе затаилась в каком-то темном уголке, где и поджидала своего часа, скрытно следя за исконным врагом любого деятельного мужчины — за вечной Евой. Кто знает, какого яблока с древа познания добра и зла ей может захотеться завтра?
Но что бы мужчина ни знал о горячо любимой женщине, что бы ни думал о ней и ни планировал против нее, она все-таки остается для него чудесным древом райского сада, чьи плоды не иссякают, пока ее любят. Он едва успел сорвать одно сочное яблоко, а другое уже словно весело подмигивает ему. И он наслаждается сегодня, чтобы завтра, с обновленным желанием, наслаждаться снова. И этот голод нельзя насытить, и, несмотря на счастье, тоска и одиночество человеческой души только нарастают.
А может, лучше быть великодушым и щедрым? Не зацикливаться на мелких прегрешениях? Отворачиваться и не смотреть, когда голодный срывает плод с того же дерева? Настоящая страсть — это горная река. Чей-то плевок не может сделать ее нечистой.
Глава третья
В Мальмезоне
Однако жгучая ревность Наполеона касалась только самой Жозефины, но не ее детей от первого мужа — Эжена[226] и Гортензии.[227] К ним он ее никогда не ревновал. Наполеон любил их, насколько вообще был способен любить, и когда они еще были маленькими, и сейчас, когда Эжен был уже высокопоставленным офицером, а Гортензия — девушкой на выданье. Он официально усыновил их и сделал принцем и принцессой, как только корона была возложена на голову их матери. Он любил видеть Эжена в военной форме на парадах, а свою падчерицу — в великолепных бальных платьях. В сущности, они оставались для него теми же самыми детьми, какими он их когда-то увидел в салоне мадам Богарне. Как будто они так и не выросли за прошедшие десять лет. Гортензию он имел обыкновение поощрительно похлопывать по щечке, а гвардейского офицера Эжена дергал за мочку уха. Дергал теми же пальцами, которыми только что брал ароматный нюхательный табак, — а это было у него знаком высшей степени любви и симпатии к кому бы то ни было — кроме, конечно, женщин.
226
Принц Эжен Роз де Богарне (1781–1824) — пасынок Наполеона, крупный военачальник, вице-король Италии.
227
Ортанс Эжени Сесиль де Богарне (1783–1837) — падчерица Наполеона, королева Голландии, мать императора Наполеона III.