Дансон ля капусинэ!
Иль на-па до пэн ше-ну…
Давайте спляшем, танец капуцинов!
У нас нет ни кусочка хлеба…
В легком свете, отраженном от стен и постельного белья, на большом ковре, в плоских шлепанцах, он казался еще меньше, чем когда был одет. Но ведь и эта детская песенка не подходила для торжественного одеяния, которое его императорское величество носил днем. Наполеон даже шутливо изобразил танцевальное па… Но вдруг остановился, отступил назад; его голос перешел в шепот:
— Жозефина, посмотри… Кто это там?
Она подняла голову и увидела два зеленых огонька под большим креслом в углу. Она знала боязнь мужа перед определенным видом четвероногих. Его личный врач уже не раз доверительно рассказывал ей, что ее знаменитый муж страдает от элурофобии.[234] Это такая болезнь. Она стала оправдываться:
— Не волнуйся. Это ведь моя Сими!..
Сими была экзотической кошкой с коричневатой, как у хорька, шерстью, с глазами, как бледная бирюза, и мордой, похожей на обезьянью. Она даже не мяукала, как европейская кошка, а как-то странно вопила, вытягивая свою длинную шею. Латуш-Тревиль,[235] знаменитый адмирал, привез Жозефине эту кошку в подарок из Сиама. По названию страны, где родилась эта кошка, Жозефина и дала ей кличку. Наполеон с детства ненавидел кошек. Он испытывал мистический страх перед их молчанием и их взглядом, перед тем, как они умывались, и тем, как расхаживали в темноте бесшумными шажками. Он строго-настрого приказывал запирать кошку, когда он находится в Мальмезоне. Он хотел, чтобы и духу ее здесь не было. Но его приказ, который был законом для величайшей армии мира, здесь, в доме его жены, не стоил и выеденного яйца. Как и множество других его желаний… Из-за этого он вскипел, его игривость мгновенно сменилась злостью:
— Снова это мерзкое животное? Сколько раз я тебе говорил?
Жозефина ничего не ответила. В глубине души она наслаждалась тем, что непобедимый «маленький капрал», у ног которого уже лежала половина Европы и перед которым дрожала другая половина, сам капельку боится. И кого? Четвероного существа, кошки, ее Сими. Если бы Италия и Австрия узнали об этом!..
И Сими, словно учуяв эту насмешливую мысль своей лежавшей в постели хозяйки, еще больше вытаращила в темноте свои горящие зеленые глаза и, вытянув длинную шею, издала хриплый вопль. Как и все сиамские кошки, она не мяукала, а чуждо и сухо ворчала:
— Гррау, гррау, гррау!.
— К дьяволу! Ко всем чертям! — выругался непобедимый и, отступив назад, натолкнулся на край кровати.
По этому столкновению и по упорному молчанию Жозефины Наполеон понял, что немного роняет свое достоинство. И в глазах сиамской кошки, и в глазах собственной жены. Он закусил губу и стал быстро одеваться.
— Ну, — сказал он после короткого молчания, — я уже вижу, что я тут сегодня не засну. Лучше пойду поработать в кабинет.
А Жозефина, вместо того чтобы попросить его остаться, еще и согласилась с ним. Причем она сделала это слащаво и растянуто:
— Хорошо, мой друг! На диване в кабинете ты, возможно, отдохнешь лучше…
Не сказав больше ни слова, Наполеон вышел из ее спальни. Через мгновение она услыхала, как он наткнулся на стул в ее будуаре. Потом — как открылась дверь кабинета.
— Уф! — перевела она дыхание. Как будто камень упал у нее с сердца. Мал он, этот ее непобедимый муженек, но тяжел. И кто знает, что он там думает и что планирует относительно нее и ее детей в своем сумрачном кабинете. Он не хочет, чтобы ее сын Эжен носил после него корону! Ему хочется своего собственного Бонапартика. Но от кого?..
Однако Жозефина тут же сумела себя успокоить — она поманила к себе свою любимую кошку, и та сразу вышла из своего укрытия под креслом и прыгнула к ней в постель, задрав хвост, и с легким горловым ворчанием заняла нагретое место «непобедимого»…
Императрица погладила Сими по шелковистой спинке, и корона Франции отодвинулась от нее куда-то далеко, в туман. В ее воображении возникла элегантно расчесанная голова Ипполита, ее любовника. Она вспомнила его сладкие речи, его стройные икры танцора и задремала с улыбкой и с убежденностью, что с ним ей жить было бы легче. Она засыпала спокойнее и безмятежнее, когда Ипполит лежал рядом с ней…
Глава пятая
За рабочим столом
Отыскав в темноте свой еще более темный кабинет, он первым делом сел в большое кресло за письменным столом перевести дыхание. Наполеон был все еще полон страха и отвращения, вызванных четвероногой любимицей Жозефины. Здесь, в темноте, без свидетелей, он дал свободу своему необъяснимому малодушию, и мелкая дрожь пробежала от его согнутой спины до кончиков пальцев на ногах.