Чем дольше длился разговор, тем яснее реб Йегошуа Цейтлину становилось, что перед ним не один из тех хасидских ребе, которые говорят о «тайне Торы», чтобы скрыть собственное незнание, а великий знаток Торы и личность, которую все пережитые преследования и наветы не смогли ожесточить, а лишь просветили, не сломали, но укрепили. И что этот хасид ищет, на самом деле ищет средства сшить заново тот великий разрыв, который образовался между раввинским и хасидским еврейством.
Голос реб Йегошуа Цейтлина потеплел, его поведение стало дружелюбнее. Тем не менее он закончил спор так:
— Лучше бы, если бы этот разрыв изначально не появлялся. Тогда нечего было бы сшивать…
На это реб Шнеур-Залман, со свойственной ему глубокой сердечностью, ответил притчей:
— Реб Йегошуа, хвала Всевышнему за то, что покровы рвутся и что приходится их заново сшивать… Ведь это доказывает, что народ Израиля жив, что тело его цело, а душа — здорова. Только больные, Господи спаси и сохрани, не снашивают свою одежду…
После этого реб Йегошуа Цейтлин велел подать угощение для своего великого гостя, а за столом познакомил его с богобоязненными мудрецами своей Устьинской академии.
Самым любезным и внимательным из всех показал себя реб Мендл Сатановер. Он был единственным среди устьинских мудрецов, кто был прежде знаком с книгой «Танья» реб Шнеура-Залмана и даже основательно проштудировал ее.
Он приблизился к рослому ребе мелкими шажками близорукого человека и со смущенным приветствием «шолом алейхем» и сразу спросил об очень экзотической вещи. Так, по крайней мере, показалось ребе:
— Не читал ли реб Шнеур-Залман где-нибудь о философии рационалистов Давида Юма и Иммануила Канта?
— Нет, — поднял на него свои голубые глаза реб Шнеур-Залман. — Впервые слышу эти имена.
— И про «динг ан зих»[276] Канта вы тоже не слыхали? — продолжал сомневаться сатановец. — Неужели нет?
— Увы! — пожал своими затянутыми в атлас плечами ребе.
— Но это же весьма примечательно! — заговорил сатановец по-немецки, как всегда, когда был растерян. — У вас в книге «Танья», во «Вратах единения и веры», глава третья, есть мысль, сходная с мыслью Канта. Там у вас сказано, что мы видим своими глазами из плоти и крови только материальные стороны Божьего Творения, в то время как их истинные образы расплавлены, так сказать, в сиянии Бесконечности,[277] которое якобы излучается Его лицом. И мы не можем их никак постичь. Ведь это описание очень близко к идее феноменализма, присутствующей у величайших немецких мыслителей современности! Согласно Юму и Канту, каждая вещь проявляет себя только в пределах возможностей нашего телесного восприятия. Но о реальном образе каждой вещи мы ничего не знаем. О ее реальном существовании — не имеем представления.
Восхищенный, затаив дыхание, реб Шнеур-Залман выслушивал экзотические немецкие выражения и философские термины, которые неожиданно совпадали с его собственными мыслями, только выраженными иными, более простыми словами, как ему представлялось, более соответствующими духу еврейства…
Подумав, он посмотрел в близорукие глаза сатановца и сказал тихо и мягко, как, бывало, произносил свои субботние уроки об учении хасидизма:
— Мудрецы народов мира больше ничего не видят, потому что не верят. Однако мы, дети Авраама, Исаака и Иакова, верим в Бога, да будет благословенно Имя Его. Поэтому мы знаем, что невидимое нашим материальным глазам — точно такая же часть славы Его, как и то, что мы видим. И этого нам достаточно. Мы знаем, что, дабы не оглушить и не ослепить нас, Он уменьшил Себя в большом мире в соответствии с нашими силами и нашими слабыми чувствами. Как сказано: «ибо не дано человеку видеть Меня и остаться в живых».[278] Иными словами, «человек не может увидеть Меня таким, как Я есть». Он оказал нам великую милость тем, что приспособился к нам и продолжает приспосабливаться каждый день. И мы привыкаем к Его сиянию постепенно, как выходящие из великой тьмы. С той минуты, когда мы рождаемся, мы начинаем привыкать. И чем больше мы растем, чем больше изучаем Тору и восхищаемся Его величием, тем больше и сильнее становится сияние и тем дольше нам приходится привыкать, чтобы не ослепнуть и продолжать жить…
Как тихий напев, полный внутреннего воодушевления, звучал голос реб Шнеура-Залмана в тишине большого зала в доме реб Йегошуа Цейтлина. Угощение осталось стоять нетронутым, устьинские мудрецы сидели тихо, как ученики перед учителем, и слушали. Они восхищались не столько высказанными мыслями, сколько самим мудрецом из Ляд, который сумел сам, с таким изяществом дойти до этих мыслей в глухомани своего маленького местечка, при своих скудных познаниях в светских науках. Реб Мендл Сатановер близоруко разглядывал свои ногти, как будто во время обряда гавдолы. Он лишь время от времени покачивал своей большой ученой головой.
276
«Das ding ап sich» — «вещь в себе» (нем.) — философский термин, введенный Иммануилом Кантом для обозначения вещи как таковой, вне зависимости от нашего восприятия.