Внешний вид синагоги произвел на Наполеона такое впечатление, что он захотел осмотреть ее и изнутри. Целая ватага возбужденных евреев, читавших минху, окружила его и его немногочисленных сопровождающих. Наполеон поморщился от такого шумного любопытства. Однако интерьер синагоги произвел на него не меньшее впечатление, чем экстерьер, и он обо всем забыл. Старинная бима с четырьмя резными, увенчанными коронами колоннами напомнила ему вход в парижский Пантеон, только в меньшем масштабе. Такие же карнизы, та же строгость. Еще красивее был орон-койдеш. Резьба по дереву и металлу, колонны по углам и очень яркие арабески, изображения священных животных, сидящих в окружении лоз дикого винограда и символизирующих двенадцать колен Израилевых, надписи и венки на короне — все это напоминало готические барельефы, арабскую мозаику, староиспанскую резьбу из Толедо и сливалось в единую примитивную гармонию. Перегруженную, как барочные украшения, и в то же время легкую, воздушную, по-детски веселую… Жаль, что все это чудо было занавешено бедной выцветшей завесой из какой-то желтоватой ткани с потертой звездой Давида. Когда Наполеон спросил через толмача, откуда такая убогая завеса на таком красивом «ящике», сразу десять евреев взялись ему рассказывать, что здесь когда-то была дорогая старинная завеса, украшенная золотом и жемчугами. Но при Екатерине, во время войны между русскими и поляками, завесу стырили. До сих пор неизвестно, у кого она осталась. Может быть, у солдат Бибикова,[373] а может быть, у польских солдат…
В тот же вечер синагогальный староста получил посланную с французским гренадером чудесную плахту из тяжелого шитого золотом бархата с дорогими кистями по краям. На ней была густая ренессансная вышивка в виде венков, ветвей и листьев, а также летящих орлов. Это был подарок Наполеона для ограбленного святого места.
И до сих пор этот подарок висит в Олькеникской синагоге в качестве двойной завесы для орон-койдеш. Она так же хорошо подходит к его изящной резьбе, как дорогая картина подходит для искусно выполненной старинной рамы.
Глава двадцать седьмая
Воля императора
В Олькениках, куда Наполеон добрался с помощью еврейского книгоноши, спасаясь от русских казаков и саперов, и где старинная синагога произвела на него такое сильное впечатление, он остался на ночь, а потом — и на день. Император заинтересовался численностью евреев в России, о которой имел слабое представление. Он был потрясен, узнав, что их здесь насчитывается более миллиона душ. Это семизначное число в то время, да еще и в отношении «нежелательных» сынов древнего народа, даже для Франции, Италии и Австрии, вместе взятых, было фантастическим. Большое значение имело и то, что этот миллион способных работящих людей буквально задыхался в ограниченной части российских городов и местечек от Луцка до Риги. То есть вдоль всей западной приграничной полосы Российского государства, куда теперь вступили французы и где они тут и там сражались с отступающим противником.
Важность такого человеческого материала, который сидел, словно связанный, в тесноте и рвался за пределы черты оседлости, во внутренние российские губернии, и который можно было легко возбудить одним лишь открытием для них всех запертых ворот, даже одним лишь обещанием свобод — все это было ясно с первого взгляда. По первому впечатлению Наполеона, это было намного легче осуществить, чем его прежний план взбунтовать украинцев против Великой Руси…
373
Имеется в виду генерал-аншеф Александр Ильич Бибиков (1729–1774), который был главнокомандующим русскими войсками во время войны с конфедератами в 1771–1774 гг.