Из дневника Фридриха II: "...ничего не могло быть противнее прусскому интересу, как позволить образоваться союзу между Россией и Саксонией, и ничего хуже, как пожертвовать принцессою королевской крови, чтобы оттеснить саксонку. Придумали другое средство. Из немецких принцесс, могших быть невестами, принцесса Цербстская более всех годилась для России и соответствовала прусским интересам. Ее отец был фельдмаршалом королевской службы, ее мать, принцесса Голштинская, сестра наследника шведского престола и тетка великого князя русского..."
План удался, и Мардефельд получает горячую признательность короля, который считает его "виновником своего счастья". 1 января 1744 года в Цербсте получили предложение отправиться в далекую Россию; в тот же день подобное предложение поступило и от прусского короля. Сборы были недолгими, Иоганна Елизавета и ее четырнадцатилетняя дочь Софья Августа выехали в Берлин, а на другой день, "окутанные глубокой тайной, под чужим именем, точно собравшись на недоброе дело, спешно пустились в Россию".
* * *
Корона мне больше нравилась, чем
особа жениха.
Екатерина II
По матери Софья Фредерика Августа принадлежала к Голштейн-Готторпскому княжескому роду, по отцу - к еще более мелкому Ангальт-Цербстскому. Ее отец Христиан Август верой и правдой служил прусскому королю: был командиром полка, комендантом Штеттина и дослужился до фельдмаршала. Дед, Фридрих Карл, женатый на сестре Карла XII, погиб в одном из сражений, а его сын женился на Анне, старшей дочери Петра I. Их сын Петр Ульрих, ставший Петром Федоровичем, наследником российского престола, и был теперь ее женихом.
Софья Августа родилась 21 апреля 1729 года в Штеттине. Детство ее прошло в семье прусского генерала. Родители не отягощали ее своими заботами. Отец - усердный служака, а мать - "непоседливая и неуживчивая, которую так и тянуло на ссору и кляузу, ходячая интрига, воплощенное приключение: ей было везде хорошо, только не дома". На своем веку она исколесила чуть не всю Европу, "выполняя поручения Фридриха II, за которые стыдились браться настоящие дипломаты".
Воспитанием девочки занималась мадемуазель Кардель, женщина умная и хорошо знакомая с литературой. Она была строга со своей воспитанницей, но справедлива. Учили Софи языкам, литературе, музыке и танцам, а мсье Лоранс, "хотя и был дурак, недаром брал деньги за уроки каллиграфии". Она росла "резвой, шаловливой, даже бедовой девочкой, любившей попроказничать над старшими, щегольнуть отвагой перед мальчишками и умевшей не моргнуть глазом, когда трусила". Статс-дама крошечного двора в Штеттине баронесса фон Фринцен, пользовавшаяся доверием молоденькой принцессы, рассказывала: "В пору ее юности я только заметила в ней ум серьезный, расчетливый и холодный, столь же далекий от всего выдающегося, яркого, как и от всего, что считается заблуждением, причудливостью или легкомыслием..."
Об одной черте своего характера сама Софи впоследствии писала: "Самым унизительным положением мне всегда казалось быть обманутой: быв ребенком, я горько плакала, когда меня обманывали, а между тем я поспешно исполняла все, что от меня требовали, и даже не нравившееся мне, когда мне объясняли причины..."
Софи часто бывала в Гамбурге у бабушки и в Берлине, где видела двор прусского короля. "Все это, - пишет Ключевский, - помогло ей собрать обильный запас наблюдений и опытов, развило в ней житейскую сноровку, привычку распознавать людей, будило размышление. Может быть, эти житейские наблюдения и вдумчивость при ее природной живости были причиной и ее ранней зрелости: в 14 лет она казалась уже взрослой девушкой, поражала всех высоким ростом и развитостью не по летам. Екатерина получила воспитание, которое рано освободило ее от излишних предрассудков, мешающих житейским успехам".
В детстве гадалки обещали ей три короны и, по ее собственному признанию, "еще в семь лет у нее в голове начала бродить мысль о короне". Чтобы добиться осуществления столь глубоко запавшей в душу честолюбивой мечты, она делает вывод, что ей необходимо всем нравиться. "Все, что я ни делала, всегда клонилось к этому, - признавалась она, - и вся моя жизнь была изысканием средств, как этого достигнуть... Одно честолюбие меня поддерживало; в глубине души моей было я не знаю что такое, что ни на минуту не оставляло во мне сомнения: что рано или поздно я добьюсь своего, сделаюсь самодержавной русской императрицей...
21 августа 1745 года состоялась пышная свадьба, продолжавшаяся целых десять дней. Гремела музыка, палили пушки, сверкали фейерверки; на улицах и площадях веселился народ, славя молодых возле бочек с вином и туш жареных быков.
Закончились веселые праздники, наступили серые, однообразные будни. Шестнадцатилетней мечтательнице предстояло пройти долгую и трудную школу испытаний. Екатерина Алексеевна, так ее теперь называли после принятия православия, превосходила мужа умом и характером, умением общаться с людьми. Судьба не обещала ей счастливого брака - отношения с мужем становились все хуже и хуже. Он предпочитал ей общество лакеев и горничных, в котором чувствовал себя лучше, чем с умной женой. Признавая ее превосходство, он иногда просит ее советов и рассказывает о своих похождениях. "Я хорошо чувствовала, как ему мало было до меня, но я была слишком горда, чтоб горевать о том, - вспоминала Екатерина. - Я сочла бы для себя унижением, если кто-нибудь смел изъявить мне сострадание"...
С детства одинокий и заброшенный, Петр поначалу ощущал к Екатерине если не любовь, то симпатию и родственное доверие. Напрасно, ей нужен был не он, а императорская корона. Этого она не скрывала ни в позднейших "Записках", ни тогда, после свадьбы. При всей своей ребячливой открытости Петр почувствовал это довольно скоро. Вот, например, случайно дошедшая до нас интимная записка, которую Петр Федорович адресовал своей жене: "Мадам, я прошу Вас не беспокоиться, что эту ночь Вам придется провести со мной, потому что время обманывать меня прошло. Кровать была слишком тесной. После двухнедельного разрыва с Вами сегодня после полудня Ваш несчастный супруг, которого Вы никогда не удостаивали этим именем".