Эти написанные по-французски строки, в которых упреки сплетались с грустной иронией, относились к 1746 году - со дня свадьбы минул только один год! В последующем, особенно после рождения в 1754 году Павла Петровича, их брак все более становится номинальным.
Размолвки первых же лет супружества, порождавшие внутреннюю неуверенность, что сказывалось и на его поведении при дворе, не могли не наложить отпечатка на характер Петра. Позерство, зачастую переходившее в браваду, было оборотной стороной духовной неудовлетворенности, своего рода защитной реакцией. Неудивительно, что любимейшим местом время проведения Петра был Ораниенбаум. Здесь он ощущал себя свободным от недоброжелательных сплетен, интриг и условностей "большого света". В записке фавориту императрицы И. И. Шувалову, относящейся к 1750 году, великий князь писал: "Убедительно прошу, сделайте мне удовольствие, устройте так, чтобы нам оставаться в Ораниенбауме. Когда я буду нужен, пусть только пришлют конюха; потому что жизнь в Петергофе для меня невыносима".
Читая эту записку, по-иному воспринимаешь многократно осмеянную в литературе склонность великого князя в юности проводить время не в придворной среде, а в компании приставленных к нему слуг и лакеев. Императрица гневалась, но племянник во многом повторял ее поведение. Известно, что она охотно водилась с певчими, горничными, лакеями и солдатами. Немалое пристрастие питала Елизавета Петровна и к английскому пиву, за что так резко осуждали ее племянника.
В великосветских кругах поведение наследника встречало неодобрение, которое породило мнение о нем как о грубом солдафоне. С нескрываемым злорадством писала об этом в своих "Записках" Екатерина. Но многое она утрировала, а о многом умалчивала. Например, о том, что довольно рано Петр увлекся чтением и музыкой, неплохо играл на скрипке, имел прекрасную библиотеку, любил живопись, историю, военное дело.
Их первая встреча состоялась в Эйтене в 1739 году. В ранней редакции воспоминаний, еще до вступления на престол, Екатерина так писала о ней: "Тогда я впервые увидела великого князя, который был действительно красив, любезен и хорошо воспитан. Про одиннадцатилетнего мальчика рассказывали прямо-таки чудеса". И вот описание той же сцены в последней редакции "Записок": "Тут я услыхала, как собравшиеся родственники толковали между собой, что молодой герцог наклонен к пьянству, что приближенные не дают ему напиваться за столом". Тенденциозность воспоминаний слишком очевидна.
Вопреки позднейшим уверениям Екатерины духовный мир ее супруга не ограничивался и не исчерпывался забавами и развлечениями, хотя и то и другое составляло нормальную часть уклада придворной жизни. Но Петр Федорович жаждал большего - он стремился заявить о себе на политическом поприще.
Став в 1745 году правящим герцогом Голштинии, он решил всецело заняться его делами: упорядочить судопроизводство, налоги, систему управления. Особое внимание он уделял вопросам просвещения и, в частности, Кильскому университету.
В феврале 1759 года наследник престола назначается "Главнокомандующим над Сухопутным кадетским корпусом", и Петр Федорович всецело отдается новым заботам. Не было ни одной "мелочи", которой бы не занимался великий князь!
* * *
Настоящую надежную союзницу в
своей борьбе с людьми и скукой она
встретила в книге.
В. Ключевский
Не сразу нашла она свою литературу. В Германии и по приезде в Россию она читала мало, пока по совету одного умного человека не познакомилась с "Жизнью Цицерона" и с "Причинами величия и упадка Римской империи". Чтение захватило ее, она научилась читать и разбираться в книгах. Сочинения Вольтера, "Дух законов" Монтескье, "Анналы" Тацита, "Философский словарь" Бейля и "История Германии" в десяти томах "произвели необходимый переворот в ее голове, заставив не видеть многие вещи в черном свете". Огромное влияние на нее оказал Вольтер; в письме к нему она признавалась: "Могу вас уверить, что с 46 года, когда я стала располагать своим временем, я чрезвычайно многим вам обязна. До того я читала одни романы, но случайно мне попались ваши сочинения; с тех пор я не переставала их читать и не хотела никаких книг, писанных не так хорошо и из которых нельзя извлечь столько же пользы. Конечно, если у меня есть какие-нибудь сведения, то ими я обязана вам".
С картой на столе изучает она пять томов путешествий, штудирует сочинения просветителей. "Никогда без книги и никогда без горя, но всегда без развлечений", - скажет она потом об этом периоде "скуки и уединения", продлившемся целых 18 лет!
Привычка работать над книгой осталась у нее на всю жизнь. "Читать и писать становится удовольствием, коль скоро к этому привыкнешь, - говорила она, - не пописавши, нельзя и единого дня прожить". За свою жизнь она прочитала огромное количество книг, собрание всего ею написанного составило бы целую библиотеку. Количество ее писем огромно, а сочинения сказки, повести, мемуары, комедии, драмы, либретто, переводы, учебники составляют двенадцать увесистых томов. "Обойтись без книги и пера ей было так же трудно, как Петру I без топора и токарного станка. Она часто говорила, что не понимает, как можно провести день, не "измарав хотя бы единого листа бумаги", - замечает Ключевский.
Современники отмечали ее трудолюбие и огромную работоспособность. Она хотела все знать, за всем следить сама. Считая, что человек только тогда счастлив, когда занят, она любила, "чтобы ее тормошили, и признавалась, что от природы любит суетиться, и чем более работы, тем ей бывает веселей". Ее рабочий день длился с 6 утра до 10 вечера. Фридрих II удивлялся этой неутомимости и спрашивал русского посла: "Неужели императрица в самом деле так много занимается, как говорят? Мне сказывали, что она работает больше меня?" Она обладала умением заниматься, не теряя ни минуты, с усидчивостью и сосредоточенностью ума: "Я с некоторого времени работаю как лошадь; мои четыре секретаря не успевают справляться с делами, - писала она в марте 1788 года, - я должна буду увеличить число секретарей". Летом 1794 года она жаловалась философу Гримму: "Почта и курьеры за несколько дней доставили столько бумаг, что не менее девяти столов покрыто ими". В последние годы она любила заниматься историей России и по праву может считаться родоначальницей нашей исторической науки: при ней архивы стали достоянием ученых. Для нее делаются выписки из монастырских книг, над которыми она просиживает многие часы. В письме к Гримму от 9 мая 1792 года она сообщала: "Ничего не читаю, кроме относящегося к XIII веку Российской истории. Около сотни старых летописей составляют мою подручную библиотеку, приятно рыться в старом хламе..."