— Но вы же там, конечно, искали?
— Да, я искал в потайном отделении, которое находится в сундуке слева. Но Ян сказал, что расписка должна лежать справа. И когда я посмотрел, с той стороны тоже оказалось потайное отделение, о котором я даже и не подозревал. Там она и лежала.
— Наверное, вы положили ее с той стороны, будучи во хмелю, — предположил сын.
— Да, верно, так оно и было, — согласился старик.
На мгновение сын отложил нож и вилку, но затем снова взял их. Что-то в голосе старика настораживало его. Может, все это была ложь?
— Наверное, она уже устарела? — сказал он.
— О да, — сказал старик, — так бы оно, пожалуй, и оказалось при другом должнике. Но я взял ее с собой и отправился на лодке к молодому заводчику из Дувнеса, и он сразу же признал, что она еще действительна. «Ясно как день, что я обязан выплатить вам долг моего отца, Уль Бенгтса, — сказал он, — но вам придется дать мне несколько недель сроку. Сумма слишком велика, чтобы я мог выложить ее сразу».
— Он поступил как честный человек, — сказал сын и уронил руку на стол. Радость начала овладевать им, несмотря на все недоверие. Подумать только, такую замечательную новость старик носил в себе весь день и не мог высказать!
— Я сказал заводчику, что ему ничего не надо выплачивать, — сообщил сеточник. — Пусть он только напишет мне новую расписку и может оставить деньги при себе.
— Это тоже хорошо, — сказал сын. Ему трудно было казаться настолько спокойным, насколько бы ему хотелось. В его голосе так и прорывалась радость. Он знал, что со старым Уль Бенгтсой всего можно было ожидать. В следующее мгновение он может взять и сказать, что все это лишь выдумка.
— Ты, конечно, мне не веришь, — сказал старик. — Хочешь посмотреть расписку? Сходи за ней, Лиса!
Сразу вслед за этим расписка оказалась у сына перед глазами. Прежде всего он посмотрел, кто ее подписал, и тут же узнал ясную и отчетливую роспись. Затем взглянул на сумму. Она тоже была правильной. Он кивнул сидевшей напротив него жене, мол, все верно, и тут же протянул ей расписку, понимая, как ей не терпится ее увидеть.
Жена внимательно прочитала долговую расписку от начала до конца.
— Что это? — сказала она. — «Выплачу Лисе Персдоттер из Аскедаларна, вдове Бенгтса Ульссона из Юстербюн…» Разве деньги перейдут Лисе?
— Да, — сказал старик, — я отдал ей эти деньги, потому что она — мое истинное дитя.
— Но это несправедливо по отношению к…
— Нет, — сказал старик своим усталым голосом, ничего несправедливого в этом нет. Я сделал так, как счел нужным, и никому ничего не должен. На эти деньги, — продолжал он, повернувшись к сыну, — мог бы претендовать кое-кто еще, но я проверил, как обстоит дело, и знаю, что таких у меня нет.
— Да, вы имеете в виду меня, — сказал сын. — Обо мне вы никогда не думаете…
Но что сын собирался сказать отцу, никто так и не узнал. Его прервал громкий крик с другого конца стола.
Это Ларс Гуннарссон внезапно схватил целую бутыль водки и поднес ко рту. Его жена громко закричала от страха и попыталась ее у него отнять.
Он отворачивался от нее, пока не опорожнил бутыль наполовину. Тогда он поставил ее на стол и снова повернулся к жене. Его лицо покраснело, глаза смотрели дико, и он крепко сжал руки.
— Ты разве не слышала, что это Ян нашел расписку? Все, что ему снится, — правда. Ты ведь понимаешь, он же «провидец». И вот увидишь, сегодня со мной случится несчастье, как он и сказал.
— Он только просил тебя поостеречься!
— Ты умоляла и просила меня пойти сюда, чтобы забыть, что сегодня за день. И вот вместо этого такое напоминание!
Он снова поднес бутыль с водкой ко рту, но жена бросилась к нему со слезами и мольбами. Он со смехом поставил бутыль на стол.
— Ради Бога, забирай ее! — С этими словами он встал и опрокинул ногой стул. — Прощайте, Уль Бенгтса! Вы ведь простите мне, что я ухожу? Сегодня мне надо поехать в такое место, где я смогу пить спокойно.
Он пошел к калитке. Жена последовала за ним.
Но, выходя за калитку, он оттолкнул жену.
— Чего тебе надо от меня? Я получил предупреждение и иду навстречу гибели.
ЛЕТНЯЯ НОЧЬ
Весь этот день, когда у сеточника был большой праздник, Ян из Скрулюкки просидел дома, но с наступлением вечера он, как всегда, вышел и сел на каменную плиту возле порога. Он был не так уж и болен, а просто чувствовал усталость и слабость. Изба накалилась за долгий солнечный день, и он подумал, что будет хорошо немного побыть на свежем воздухе. Он сразу же заметил, что и на улице не было особой прохлады, но все-таки остался сидеть, в основном из-за того, что вокруг была такая красота.