Среди более поздних новгородских аналогов церковно-церемониальной репрезентации «народа» интерес вызывает чтение Новгородской IV летописи о том, как в 1359 г. во время противостояния Софийской и Славенской сторон архиепископ Моисей и монах Алексей «благословиша народ», после чего в городе наступило примирение. Однако чтение «народ», в целом нехарактерное для новгородской самоидентификации XIV в., появляется в списках не ранее второй половины XV в. на месте более ранних чтений «благослови я [или: их], рек [или: рек им, или: рек ти]»[106]. Здесь городская и церковная семантика находятся в том единстве, которое наблюдается в ряде летописных памятников XV – первой половины XVI в.[107]
В летописях второй половины XV–XVI вв. «народ» появляется значительно чаще. За данный период, как отмечал еще В. О. Ключевский, неизвестны контексты, в которых это понятие, идентифицируя сообщество, использовалось бы с явной политической или этнической семантикой. Вот как описывается в летописях въезд митрополита всея Руси Киприана:
и многу народу сшедшуся на сретение его и весь град подвижася, князь же великии с великою честью и с многою любовию и верою[108];
весь народ града Москвы, князь же великы Дмитреи Ивановичь прият его с великою честью и любовью[109];
и срете его князь великии з детми своими и з боары и со всем народом со многою честию[110].
Согласно группе летописей, сходных с Сим., Рог., Моск. (восходящих в данном случае к своду начала XV в.), митрополита Киприана в 1378 г. встретили народ и князь[111]. В Моск. немного сильнее акцент на местном происхождении «народа», в то же время Ник. расширяет круг участников церемонии и помещает «народ» в конец списка. Общая тенденция в развитии чтения о данной церемонии – переход от абстрактно «городской» идентификации ее участников в начале XV в. к «московской» в 1470‑е гг. и «всенародной» в 1520‑е.
Теперь обратимся к событиям, с которыми И. Е. Забелин связывал крушение и возрождение «Москвы-народа». В ранней версии рассказа о нашествии Тохтамыша в 1382 г. говорится, что хан устремился к Москве, «народ христианьскыи секучи и убиваючи», а князь Остей затворился в Москве «с множеством народа»[112]. Особенное разнообразие встречает исследователей в сюжете о роковой процессии, вышедшей навстречу монголам. Этот сюжет только в общих словах намечен в списках, восходящих к своду 1408 или 1409 г. А в летописании середины – второй половины XV в. повествование обрастает церемониальными деталями:
Рог.: царь же стоя у города 3 дни, а на 4 день оболга Остея лживыми речми и миром лживым, и вызва его из града, и уби его пред враты града[113].
Ермол.: И отверзъше врата, выидоша преже со князем лучьшии люди с дары многыми, а по них чин священничьскы [со кресты][114].
Соф. I: И отвориша врата градная, и выидоша с князем своим и с дары многыми к царю, такоже и архимандрити, игумени и попове со кресты, а по них бояре и болшие люди, и потом народи и черные люди[115].
Моск.: Отвориша бо врата градная и выидоша со князем своим, с дары многыми ко царю, тако же и архимандриты и игумени и попове с кресты, а по них бояре и болшии люди и потом весь народ града Москвы[116].
Ник.: и отвориша врата градныя и выидоша со кресты, и со князем, и з дары, и с лутчими людми[117].
ЛЛС: И отвориша врата градная, и выидоша со кресты и со князем своим, и з дары многими ко царю, и с лучьшими людми, такоже и архимандриты, и игумены, и попове со кресты, а по них бояре и болшие люди, и потом народ и черныа люди[118].
Интерес к «народу» в данном отрывке передают только тексты, сходные с Соф. I и Моск., причем в тексте Соф. I «народ» или «народи» в большей мере связаны с социальной последовательностью перечисления за счет перехода от «князя» к «черным людям». В Моск. «весь народ града Москвы» сохраняет социально-политический подтекст, но таковой уже скрыт за идеей всеобщности и предполагает тот набор значений, который наиболее характерен для описаний церковно-процессуального городского сообщества. В Лицевом своде текст в данном случае близок к Соф. I, и помимо «народа» упомянуты следом за ним «черныа люди», однако чтение «и с лучьшими людми» лучше передано в Ермол. и Ник. и, вероятно, добавлено по Ник.
107
Рассказ Новгородской IV летописи о нападении ушкуйников на Кострому содержит упоминание о том, что в ходе грабежей новгородцы «множество народа крестьяньскаго полониша, мужеи и жен и девиц» (ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 304 (л. 205 об.)). В этом случае нет оснований искать за понятием «народ» какой-либо тип социальной организации. Речь идет именно о толпе, беспорядочном множестве христиан.
108
ПСРЛ. Т. 18. С. 125 (л. 241 об.); то же в
110
ПСРЛ. Т. 11. С. 49. См. также:
111
В группе летописей, сходных с
113
ПСРЛ. Т. 15. Стб. 144; см. также Сим.: ПСРЛ. Т. 18. С. 132 (л. 258 об.) (но «пред спы града»).
114
ПСРЛ. М., 2004. Т. 23. С. 128–129 (л. 222 об.). Еще более краткий вариант в Львов.: «отверзъше врата, выидоша преже со князем, а по них чин свещеннический со кресты» (ПСРЛ. М., 2005. Т. 20. С. 204).
115
ПСРЛ. М., 2000. Т. 6. Вып. 1. Стб. 478 (л. 409 об.). См. также: ПСРЛ. М., 2001. Т. 8. С. 45; М., 2000. Т. 16. Стб. 125; М., 2000. Т. 11. С. 76 (здесь после «ко царю» читается «и с лучьшими людми такоже…» и далее сходно с
116
ПСРЛ. М., 2004. Т. 25. С. 208 (л. 289 об.). Сходный текст в
118
Лицевой летописный свод XVI века. Русская летописная история / Подгот. транслитерации, пер. с древнерус. яз. Е. Н. Казакова, М. М. Панкова, Е. И. Серебрякова, В. В. Морозов; концепция изд. Х. Х. Мустафин. Кн. 10. 1381–1392 гг. М., 2014. С. 50 (О-II, л. 155). О визуальных репрезентациях «народа» в Лицевом своде см. здесь ниже.