В состав летописей вошло видение «инокине слепой», которой в момент нашествия крымского войска в 1521 г. открылось во сне и как будто наяву, как через Фроловские ворота Кремля движется навстречу Сергию Радонежскому процессия из прежних митрополитов, епископов и священства под иконами и святынями,
последоваху же им и народа бесчисленое множество всякого възраста, мужьска полу и женска[134].
Подробность видения – залог его достоверности, и летописец приводит детали процессии, остановленной святым Сергием. На момент проявления чуда Москву уже покинули, уехав на Волок, великий князь и его братья, и город оставался под защитой духовенства, которое, видимо, не решалось покинуть горожан, а после ряда видений, записанных позднее в летопись, полностью отказалось от подобной мысли.
Летописный «народ» церковных церемоний продолжает жить в текстах середины – второй половины XVI в. Образ Богоматери Одигитрии и икону с ликами святых Николая Чудотворца, Власия Великого, Козьмы и Дамиана встречали 9 августа 1558 г. из Ругодива в Москве у Ржевской Пятницы в Черторьи и принимали из рук юрьевского архимандрита Варфоломея и софийского протопопа Дмитрия царь, царевич Иван, брат царя Юрий, митрополит Макарий со всем освященным собором «и весь сунклит царской и множества народа»[135]. Царица Анастасия Романовна, жена князя Юрия Васильевича Ульяна Палецкая и «множество боярынь» встречали иконы уже после молитвы в храме Пятницы, за Ризположенскими воротами Кремля[136].
Когда в августе 1560 г. умерла царица Анастасия Романовна, провожать ее тело к Девичьему монастырю у Фроловских ворот вышли
Макарей, митрополит всея Русии, и Матфей, епископ крутицский, и архимандриты, и игумены, и весь освященный собор, со царем же и великим князем брат его князь Юрьи Василиевич и князь Володимер Ондреевичь, и царь Александр Сафа-Киреивичь, и бояре, и велможи, и не токмо множеству народу, но и все нищии и убозии со всего града приидошя на погребение, не для милостыни, но с плачем и рыданием велием провожаше; и от множества народу в улицах едва могли тело ея отнести в монастырь[137].
Можно было бы подумать, что «множество народу» характеризует здесь всех от митрополита до вельмож, а «нищии и убозии» в их число не входят. Однако эта интерпретация, возможно определившая пунктуацию в издании летописи (перед «и не токмо» здесь поставлена точка), необязательна. «Народ» является как всеми остальными, не считая митрополита, епископа крутицкого и высших сановников, так и всеми вообще участниками церемонии. Тогда как «нищии и убозии» являются участниками не от мира сего, они отличаются от «народа» лишь на мгновение, чтобы соединиться с ним уже в следующей фразе. Они становятся частью «множества народу», поскольку отказываются от своей роли. Они не просят милостыню в стороне от процессии, а присоединяются к самой процессии.
На церемонии прощания с преставившимся митрополитом всея Руси Макарием 31 декабря 1563 г. – 1 января 1564 г., согласно особому «Сказанию», помимо представителей духовенства и властей собралось
все православное христианство, еже невозможно во град вместитися от множества народа, вси со умилением и со слезами плачюще оставше таковаго святителя и пастыря и учителя Руской земли[138].
Было бы неверно полагать, что официальное московское летописание, тесно связанное с высшими церковными и государственными кругами, воплощает лишь представления одного историко-литературного жанра, а не более широкий язык. Однако распространять этот язык на все области церковной и государственной жизни Московской Руси у нас недостаточно оснований. Еще один источник, который созвучен летописанию, – чины венчания на царство. В них «народ», как и в летописях, присутствует, показывает всехристианское единение и подчеркивает величие и торжественность самой церемонии:
И тогда великии князи изходят из царьских своих полат и идут к соборной церькви по царьскому своему чину со всяким благочинием… А за великими князи идут великого князя братья, и дети их, по тому же царьскому их сану, со всяким благочинием, и по них боляре, и прочия вельможата, и дети боярские, и вся благородная юноша, множество много потому ж, а идут со страхом и с трепетом. И бывает же тогда и всенародное многое множество православных крестьян, им же несть числа, и все предстоят с страхом и с великим вниманием по своим местом. И никто же тогда дерзнет приходити царьского пути до соборные церкви, но вси со страхом предстоят коиждо на своем месте и славят Бога и дивятца царьскому их чюдному приисхождению[139].
134
ПСРЛ. Т. 13. С. 39–40. Весь данный отрывок, включая чудеса и видения, читается в Шумиловском списке ЛЛС (об этом см. ниже).
139
Идея Рима в Москве XV–XVI века. Источники по истории русской общественной мысли. Предварительное издание. М., 1989. С. 80 (л. 9–10), 93 (л. 42 об. – 44), 107 (л. 8–9), 119 (л. 48 об. – 49 об.). См. также дополнение к чину избрания и поставления епископов 1505–1511 гг.: Там же. С. 127 (л. 160–160 об.).