Максим Грек, рассказывая о жизни на Афоне, называет среди монашеских «чинов» сапожников, кузнецов, портных, столяров, изготовителей посуды, дровосеков, виноградарей, рыбаков, переписчиков, переплетчиков[230]. Никакие профессиональные объединения, подобные «цехам», не объединяют этих мастеров – только сам монастырь и служение Богу. Впрочем, средневековое городское пространство было насыщено объединительными формами – например, старые названия улиц отражают единство поселений по профессиональной принадлежности. Из этого ни в Новгороде, ни в Москве, ни в других русских землях XV–XVII вв., не попавших в зону действия европейского цехового права, не складывались устойчивые объединения.
Еще один текст, в котором предложена попытка стройного описания общественных «чинов» как групп населения, выполняющих определенные роли, – это Второе послание А. М. Курбского Вассиану Муромцеву, которое относится приблизительно к 1564 г.[231] Описывая «все землю нашу рускую от края до края», Курбский обнаруживает множество «нестерпимых бед и различных напастей», которые постигли «державных», «священнический чин», «воинский чин», «купецкий чин»:
И како ныне [древний змий] в нашей земли злим советом своим горняя доле постави, чины чином злыя обедники сотвори, и братиям единоверным вместо хлеба единым от других снедатися учини, умышляет вся злая беспрестани, и научает человеков а сопротивных к Богу обращатися?[232]
«Чины» не только тяготятся внутренними противоречиями, но и превращаются в «пожирателей друг друга». Возможно, перевод слова «чин» современным «сословие» был бы поспешным, однако «чин» приближается по своему значению в этом контексте к европейскому средневековому «ordo». Ни один законодательный текст не определяет русское общество середины XVI в. таким же образом, как князь Андрей Курбский в послании в Псково-Печерский монастырь. Но законодательство того времени уделяет мало внимания общественным стратификациям, профессиональной принадлежности, правам и обязанностям «чинов» по отношению друг к другу, к власти или Богу. При этом даже князь А. М. Курбский не ограничивается в своих сочинениях одним пониманием «социальной стратификации». Ценным, если не уникальным, источником по изучению преемственности социальных взглядов в России и в Европе становятся эмигрантские сочинения Курбского, содержащие в вопросах о «чинах» следы преемственности с его доэмигрантскими посланиями.
В предисловии («Истории краткой») «Нового Маргарита», составленном около 1572 г., он напоминает о нападении крымского хана Девлет-Гирея на Москву в 1571 г.: город сожжен
со множайшими церквами божиими и со бещисленными народы хрестиянскими и с чиноначалники обоих чинов, мирскаго и духовнаго[233].
В этом – признание того, что существуют особые мирской и духовный чины. Однако в ином разрезе предстают отношения войны и мира в сообществе. Здесь же Курбский говорит о своих службах царю «в чину стратилацком, потом в синглицком»[234]. Следовательно, существуют особые полководческий и советнический чины. В «Истории о князя великого московского делех» слово «чин» встречается применительно к социальным или должностным иерархиям и с более размытой семантикой упорядоченности, порядка («презвитер чином»; «стратилацкие чины устрояют ч»; «по ину благочинне устроени полки»; «со многим благочинием и устроением полков»; «и сицевым чином место и град бусурманский облегоша»; «по чину рыцарскому»; Сатана ниспал и не сохранил «своего чина»; «в советническом чину сущу мужу»; монашество – «ангельский чин»; «духовный чин»; по словам апостола Павла, «о Христе все оживут кождо во своем чину»)[235]. Ни в одном из приведенных примеров слово «чин» не означает иерархическую ступень, а обозначает, нередко в самом общем виде, общие порядки и предназначения.
В исследовании этико-политической лексики князя Андрея Михайловича в другом месте нашей работы мы отметили склонность учительствующего эмигранта тесно связывать лексику общего блага с идеями великолепия и чинов, вне какой-либо чиновно-иерархической доктрины. Иерархическое значение имеют в его языке саны, но и они характеризуют скорее душевный мир, чем социальный (отсюда в его сочинениях и переводах выражения душевный сан, богатырский сан и т. п. в обозначение достоинств человека)[236]. Таким образом, для сочинений князя А. М. Курбского в равной мере до его эмиграции в апреле 1564 г. и после перехода на службу к Сигизмунду II Августу характерно лишенное иерархичности отношение к общественным чинам. Граждане республики-империи, согласно его представлениям, выполняют свои органические функции, которые не подлежат стратификации, а сами достаточны для разграничения коллективного целого и установления внутренних связей и функциональных зависимостей между его частями.
231