Пересмотрели дело, и оказалось: действительно, оное решение было неправильным.
(Из собрания М. Шевлякова)
Некий Я. Ф. Фрейгольд имел место чиновника, которое в то время обогатило бы всякого, но по собственной честности не нажил ничего и вышел из службы чист и беден.
Его представили к пенсиону.
Государыня отвечала, что он, конечно, сберег что-нибудь из своих очень высоких доходов.
Ей доложили, что он формально ничего не имеет.
– Или он дурак, – отвечала она, – или честнейший человек. Однако в обоих случаях имеет надобность в пособии.
И подписала указ.
(Из собрания М. Шевлякова)
В 1795 году главнокомандующий в Москве Михаил Михайлович Измайлов был вызван Екатериной II в Царское Село. Прогуливаясь с императрицей по саду, он зацепился за дерево и сдернул парик. По трусливому нраву, в сильном замешательстве, он начал извиняться. Екатерина, в продолжение многих лет, будучи к нему милостива, сказала: «К чему?.. Если бы ты был молод и желал нравиться молодой женщине, то подобный случай заставлял бы страшиться отказа; а мы состарились и доживаем век».
(Из собрания П. Карабанова)
Однажды Екатерина II сидела в Царскосельском саду на скамейке вместе с любимой камер-юнгферой своей Перекусихиной.
Проходивший мимо петербургский франт, не узнав императрицу, взглянул на нее довольно нахально. Он даже не снял шляпы и, насвистывая, продолжил прогулку.
– Знаешь, – сказала государыня, – как я обижена на этого шалуна? а я ведь могу остановить его и намылить ему голову…
– Ведь он не узнал вас, матушка, – возразила Перекусихина.
– Да я не об этом говорю… Конечно, не узнал… Но мы с тобой прекрасно одеты… Он обязан был иметь к нам хоть как к дамам уважение… Впрочем, – прибавила Екатерина, рассмеявшись, – надо сказать правду, постарели мы с тобой, Марья Саввишна… а будь мы помоложе, поклонился бы он и нам.
(«Древняя и новая Россия», 1879. Т. 1)
В 1796 году несколько молодых людей, проходя довольно близко от императрицы, сидевшей в Царскосельском саду, не обратили (на нее) внимания и даже не сняли шляп. Марья Саввишна Перекусихина хотела сделать выговор, но Екатерина, удержав ее за руку, сказала:
– Оставь их! на нас не смотрят, – стары стали.
(П. Вяземский)
Однажды государыня Екатерина, будучи в Царском Селе, почувствовала себя нехорошо; приехал Роджерсон, ее любимый доктор, и нашел необходимым ей пустить кровь, что и сделано было тотчас.
В это самое время докладывают государыне, что приехал из Петербурга граф Александр Андреевич Безбородко, узнать об ее здоровье. Императрица приказала его принять.
Лишь только граф Безбородко вошел, императрица Екатерина смеясь ему сказала:
– Теперь все пойдет лучше: последнюю кровь немецкую выпустила.
(Из собрания Е. Львовой)
Екатерина зимой сделалась нездоровой, и лейб-медик Роджерсон предложил ей лекарство. Она воспротивилась, сказав:
– Лекарство помешает моим занятиям, довольно и того, что посмотрю на тебя.
Роджерсон, зная ее упорство, предложил прокатиться в санях. Государыня согласилась, почувствовала облегчение и провела спокойную ночь, но на другой день к вечеру головная боль снова возобновилась. Марья Саввишна Перекусихина предложила санную прогулку.
– Хорошо один раз, – отвечала Екатерина, – скажут: какая дура, по ночам катается, и подумают, когда ей заниматься делами.
Екатерина, 23 августа 1796 года, возвращаясь во дворец от Нарышкиной, заметила звезду, ей сопутствовавшую, в виду ее скатившуюся. Когда Николай Петрович Архаров встретил ее во дворце, она об этом сказала: «Вот вестница скорой смерти моей…» – «Ваше величество всегда чужды были примет и предрассудков», – ответил Архаров. «Чувствую слабость сил и приметно опускаюсь», – возразила Екатерина.
(Из собрания П. Карабанова)
На другой день Екатерина сказала своей приближенной графине А. А. Матюшкиной: «Такой случай падения звезды был перед кончиною императрицы Елизаветы, и мне это то же предвещает».
(М. Пыляев)
Фельдмаршал Г. А. Потемкин
В Турецкую кампанию 1789 года князь Григорий Александрович Потемкин обложил какое-то неприятельское укрепление и послал сказать начальствующему в нем паше, чтоб сдался без кровопролития. Между тем в ожидании удовлетворительного ответа был приготовлен великолепный обед, к которому были приглашены генералитет и все почетные особы, принадлежавшие к свите князя. По расчету Потемкина, посланный парламентер должен был явиться к самому обеду, однако ж он не являлся. Князь сел за стол в дурном расположении духа, ничего не ел, грыз по своему обыкновению ногти и беспрестанно спрашивал: не едет ли посланный? Обед приходил к окончанию, и нетерпение Потемкина возрастало. Наконец вбегает адъютант с известием, что парламентер едет.