"Ней поспешил к тем воротам, чтобы собрать свою пятую арьергардную стражу, но было уже поздно. Его солдаты оставили ряды и разбежались.
Но Ней продолжал драться. С четырьмя солдатами он поднимал брошенные дезертирами ружья и стрелял из них в неприятеля. Впоследствии к ним присоединились еще три десятка солдат. Но когда вторая русская атака стала угрожать тем, что его отрежут, Нею пришлось отступить.
14 декабря 1812 года в восемь вечера последний французский солдат из Великой Армии, насчитывавшей шестьсот тысяч человек, пересек реку Неман и покинул землю Матушки России. Этим последним солдатом был Мишель Ней, князь Эльхингенский и Замоскворецкий.
Один император, два короля, один князь, восемь маршалов и шестьсот тысяч солдат — все были разбиты. Все — кроме сына бондаря из Саррелуа".
А вот и неправда, мистер Макдоннелл. Все — кроме Мишеля Нея и поляков!
ОКОНЧАНИЕ
"ОСТАЛЬНОГО УЖЕ НЕ УЗНАТЬ…"
В 1813 году все народы, отдавшие "Армии Европы" собственных детей, "бога войны" предали. Все — кроме поляков. С этого момента борьба с Наполеоном уже не была императорским покером двух монархов, поскольку, хотя Александр все еще был величайшим врагом Бонапарта ("Он или я, из нас двоих на одного слишком много!") и встал во главе объединенной Европы как "Агамемнон королей" — это была война уже целого континента, всех его помазанников против одного "узурпатора".
В 1814 году, находясь уже на территории Франции, император бил врагов везде, где только их встречал. В десятках мест союзники в ужасе бросались бежать, рассыпались под пушечным огнем, не выдерживали напора пехоты, отступали при виде атакующей кавалерии, убегали в одном месте, отчаянно ретировались в другом. А потом, одним прекрасным утром, когда они уже должны были трястись от страха в замкнутых оградах своих Берлинов, Вен, Петербургов и Стокгольмов, они встали под стенами Парижа! Все сбежали не в том направлении.
Париж с успехом мог защищаться, причем — до бесконечности долго. Лишь бы только император успел настичь врага и устроить им последнюю баню. Но тот не успел, поскольку чуть раньше его приятель юности, маршал Мармон, самым позорным образом сдал армию обороны столицы Александру. И царь Александр впервые въехал в Париж на арабской кобыле "Эклипс", которую получил в подарок от «брата» в Эрфурте, после чего начал флиртовать с первой женой Наполеона, Жозефиной. Ночью 23 мая они провели романтическую прогулку по парку Мальмезон. Было холодно, она же была в слишком легком платье с большим декольте. Простудилась Жозефина еще раньше, вместе с царем посещая имение своей дочери Гортензии в Сен-Льё. 23 мая ее добило, через несколько дней она скончалась.
В 1815 году, после Ватерлоо, царь появился на берегах Сены во второй раз — уже как «Освободитель мира». Они свергли «узурпатора» и учредили Священное Согласие. Граф Уваров в пропагандистской брошюрке "Император Александр и Бонапарт"[124] кратко заявил: "Рождается новая эра. Имя ей: АЛЕКСАНДР".
А вот Байрон спросил:
Гнулась, под кнутом или тряпкой, до самой земли, и Пушкин отвечал Байрону страшными словами: "Святая Россия сделалась страной, в которой жить уже нельзя…".
В 1815 году два великих игрока разбежались на две стороны света, печалясь из-за того, что это уже конец эпоса. Словно в детской считалочке из-за океана, который через полтора века припомнил Кен Кизи в своем "Пролетая над кукушкиным гнездом":
«Кукушкино гнездо» на американском сленге — это сумасшедший дом. А разве мир не был всегда сумасшедшим домом? Тем самым третьим, кто полетел в 1815 году над кукушкиным гнездом, был Великий Дух Покера, разыскивающий новых партнеров для очередной крупной игры. Дух вознесся над земным шаром и обнаружил — игра вечна.
Но давайте вернемся к Наполеону и Александру. Когда игра закончилась, жизнь утратила свой вкус, их взяла на руки нянюшка меланхолия и заныла печальную колыбельную о божественном, очищающем одиночестве. Один очутился в скиту Святой Елены, откуда он вполне мог сбежать — ему предлагали несколько вариантов, все они были прекрасно подготовлены. Наполеон отказался — здесь он нашел катарсис в долгом страдании. Именно там он сказал:
124
В моей библиотеке имеется экземпляр первого издания (на французском языке), отпечатанного в Петербурге в 1814 году. Уваров, убийца Павла I, посвятил свой панегирик… супруге жертвы, царице Марии Федоровне (“A sa Majestè L’Imperatrice-Mère”). — Прим. Автора.