Оценил же он на пятерку с плюсом и написал, среди всего прочего, следующее:
"Пан Лысяк совершенно прав, вступая в решительную полемику с наивными противниками Наполеона из нашей страны и показывая, что в то время для польского дела не было никакого иного шанса, а Наполеон, в конце концов, сделал для Польши намного больше, чем какой-либо иной европейский или мировой государственный деятель за прошедшие столетия и до нынешнего дня. По этой теме существовало и сейчас существует множество недоразумений, и не только в исторической публицистике, но и в научной историографии (…) Если бы не Наполеон и Герцогство Варшавское, в течение всего XIX века действовал бы российско-австрийско-прусский договор от 15/26 января 1797 года о том, чтобы навечно стереть имя Польши из каких-либо публичных и юридически-государственных актов".
Еще Лоек сделал такое, что рецензенты делают крайне редко — написал письмо автору. Это было первое письмо, которое я от него получил, так началось наше знакомство. В этом письме были такое строки:
"Как мне кажется, Вы совершенно правы, а противоположные мнения части польских историков — к сожалению, весьма агрессивной части — следуют из поддерживающих доктрину мелких теорий, будто бы Наполеон обвел нас вокруг пальца. Все эти недостойные теории служат одной цели — внушению, что только лежа ниц перед Россией и целуя московские сапоги, мы можем сохранить минимум собственного существования (…) Против Вас сейчас все соглашатели и верноподданные в исторической среде, банда довольно многочисленная, по-хамски нахальная и способная пойти даже на полицейское доносительство, примеры чему уже были. Тем более, поздравляю Вас за отвагу".
Моя душа рванулась ввысь — я чувствовал себя живьем взятым на небо. Взятым живьем на небо в квадрате я стал вскоре после того, когда Лучший провел в "Императорском покере" умеренную косметику и приложил печать, разрешающую запускать типографский процесс. Точно так же удивлялся бы и Словацкий — "toutes proportions gardées" (говоря условно — фр.) — если бы царский цензор снабдил бы "Кордиана"[127] сакраментальной формулой "Дозволено Цензурой".
Книга вышла в 1978 году, и уже через два месяца посол СССР в Польской Народной Республике передал в руки польского правительства решительный протест против издания "Императорского покера". Тут уж я почувствовал себя взятым в небо уже в кубе — это был единственный случай во всей истории ПНР, когда Кремль официально, через МИД, выразил протест в отношении книги польского писателя. Во властных верхах, в издательстве и в цензуре начался истинный пандемониум. Лучший тут же перекрыл информацию об этом, но только лишь в средствах массовой информации польской губернии, так как за ее пределы его власть не распространялась. Запад повизжал, но недолго, поскольку там семь раз в неделю в кроватях кинозвезд и принцесс случаются гораздо более интересные вещи, чтобы иметь рекламу в течение нескольких дней нужно грохнуть президента США.
По вполне очевидным причинам шире и дольше всего скандалом занялась полонийная пресса. Лондонский "Дзенник Польски" свой материал начал с попытки объяснения чуда: каким это образом цензура пропустила такой кунштюк? Причину при этом выработали следующую:
"Власти ПНР терпят эпопею Наполеона и участие поляков в ней. Эпопея завершилась поражением Великой Армии. В снегах России развеялась надежда на возрождение Жчплиты, территория которой после Венского Конгресса в большей части очутилась под господством царей (…) Для цензоров, которые со стороны Москвы надзирают за изданием в Польше исторических книг, борьба за восстановление свободного польского государства с опорой на наполеоновскую Францию является темой разрешенной и даже выгодной, поскольку она показывает, как сильно были обмануты поляки, рассчитывая на помощь Запада".
Но далее "Дзенник Польски" выразил свое изумление. Удивляло же его то, что автор, воспитанный красными педагогами, использует наполеоновскую тематику, чтобы дать пинка кацапам, вместо того, чтобы взяться за агиографию пращуров марксизма-ленинизма:
"Автор — превосходное перо! — принадлежит к послевоенному поколению (род. в 1944 году), так что ему пришлось пройти через марксистскую пропаганду, пускай и смягченную Октябрем. Будучи ребенком Народной Польши, при всей своей любви к истории он мог бы критически разработать личность современника Наполеона, предшественника социализма Леонарда Сисмонди или же родившегося в год победы под Ваграмом Прудона, теоретика социализма и автора лозунга "Собственность — это кража". Благодатной темой для молодого марксиста были бы теории одного из творцов классической экономии, Давида Рикардо, и либерала Сея, который, ссорясь с Наполеоном, посвятил в 1814 году царю Александру свою работу "Трактат о политической экономии". Но эти темы, пускай и связанные с наполеоновской эпохой, внимания Вальдемара Лысяка не привлекли".
127
В одной из своих лучших драм — "Кордиан" — Словацкий ставит актуальные проблемы национально-освободительного движения в Польше. В основу сюжета положены события, связанные с подготовкой покушения на Николая I, приезжавшего в 1828 г. в Варшаву для коронации. В образе главного героя — юного шляхтича Кордиана — Словацкий показал бунтарский порыв и одновременно трагическую оторванность шляхетских революционеров от народа.