Француз в мундире имел над собой человека, которого он не только почитал, как почитают грозных, извечных богов, но и любил всем сердцем, как любят самого близкого приятеля. За друзей всегда сражаешься яростней. Этот человек уважал солдата, и солдат об этом знал. Над российским солдатом властвовал окруженный традиционным нимбом монарх, за которого следовало умирать без ропота, и от которого нельзя было ожидать слов: "Благодарю вас, дети!". За каждый проступок, не говоря уже о проявлении недовольства, грозил кнут. Провинившийся в чем-либо царский солдат умирал долго, проходя между двумя рядами прутьев, сдиравших мясо с ребер. Французский солдат отправлялся под стенку и получал пулю в грудь — офицер, который пожелал бы над ним поиздеваться, перед этим должен был бы написать завещание и попросить Спасителя принять его в Царствие Самоубийц.
Наполеон мог воспитывать солдат наказаниями, имевшими психологический характер. В Булони солдаты Старой Гвардии (элиты французской армии), начали в пивной драку с солдатами из линейных частей. Сотня гвардейцев и сотня пехотинцев договорились встретиться под городом после чего устроили такую бойню, что в течение всего лишь получаса убитыми было убито тридцать три человека. Потребовалась самая настоящая атака тяжелых кирасир Келлермана, чтобы разнять дерущихся. Император, узнав о том, что причиной ссоры стала какая-то песенка, приказал распечатать ее текст, после чего заставил несчастных гвардейцев пройти маршем через город с оружием на левом плече, и с текстом песенки, приколотым у каждого на груди. Сегодня подобное наказание способна вызвать разве что пожатие плечами. Тогда же, для элитной Старой Гвардии, в которую можно было попасть только лишь после многолетней безупречной службы, это было невообразимым позором, самой настоящей катастрофой. Многие из тех солдат, до того не проронившие ни единой слезы, в Булони, ревели, маршируя с болтавшимися у воротника листками. Стоявшие на улице люди замерли от изумления, но никому и в голову не пришло смеяться. С тех пор, если бы кто-либо из гвардейцев где-либо и каким угодно образом начал бы скандалить, собственные однополчане линчевали бы его.
До такого же совершенства Наполеон довел и систему наград и повышений по службе. Прививая своим людям уверенность о наивысшей ценности чести, он пришел к тому, что те никогда бы не променяли за какие-либо деньги такие вот вроде бы мелкие жесты и слова, как обычное «благодарю тебя», услышанное из его собственных уст, как ласковое трепание за ухо (это был любимый жест доверительного отношения Наполеона к солдату) или же практика приподнимать шляпу перед наиболее отличившимися частями на смотрах после битвы.
Солдаты Наполеона чаще, чем когда-либо до того и еще долго после того во всей своей истории — носили в своих ранцах маршальские жезлы. Подняться до высочайшего ранга мог каждый, солдаты видели это — живыми примерами были их собственные маршалы. В ампирном поезде, между 19 мая 1804 года (первые назначения) и 1815 годом, ехало целых двадцать шесть маршалов. Среди них был один князь (по праву рождения) (Понятовский[36]), один маркиз (Груши), пять дворян, восемь горожан и целых одиннадцать представителей крестьянства! То есть, совместно «низшие» сословия (мещане и плебс) представляли собой целых семьдесят три процента данного оркестра, и точно так же дело обстояло среди генералов и полковников, так что у солдата не было причин не верить в быстрое продвижение по службе. Такие продвижения осуществлялись и вправду быстро, чем все были довольны — кроме павших, которые освобождали свои посты, и неграмотного негра Геркулеса, который во главе двадцати пяти гидов (личных охранников Наполеонов) разбил австрийскую колонну под деревушкой Арколе, и мог обвинить Бонапарта только в том, что его не возвели в чин маршала Франции.
Замечательным примером скоростного повышения в чине стало повышение до генеральского чина сына рабочего, Жана Людовика Гро. В 1807 году Гро был одним из множества полковников Великой Армии, мечтавших о генеральском мундире. Как-то раз, стоя в коридоре Тюильри, он начал поправлять воротник перед зеркалом. Он настолько был удовлетворен собственным видом, что начал разговаривать сам с собой, а точнее, с типом, отражавшимся в зеркале:
36
Строго говоря, Понятовский был князем