Но, прежде чем это случилось, он прошел всю Европу и часть Азии. В Афинах он женился, в Лиссабоне попал в тюрьму, в Константинополе продавал часы, а в Дрездене обучал танцам, и повсюду «убивал» женские сердца и лишал жизни мужские тела, так как и женщины, и мужчины страстно испытывали его мастерство. Мужчины — в фехтовании. В Люневилле какой-то жандарм, опьяненный несколькими победными схватками, и вызывая на дуэль "лучшую шпагу Франции" (мнение преподавателя фехтования Сен-Жоржа), спросил перед поединком, где Ожеро желает быть похороненным, в деревне или в городе.
— В деревне, — ответил на это Ожеро.
— Превосходно, — с издевкой заявил жандарм. — Похороны пройдут в деревне.
И жандарм не ошибся. Похоронили его в деревне.
Ужасно много людей похоронили по воле Ожеро, причем, абсолютно невинных. В качестве усмирителя Испании, маршалу Ожеро пришла в голову остроумная идея, как привязывать жителей этой страны к Франции, заключалась она в том, что каждого встреченного испанца попросту вешали. В течение какого-то времени все придорожные деревья в Каталонии гнулись под тяжестью трупов, а метода никак не желала принести желаемого результата, так что Ожеро вернулся во Францию ни с чем.
В отличие от Ланна, Ожеро обладал статью прусского гренадера, и по причине богатого жизненного опыта располагал более изысканным запасом ругательств, но очень многое их и объединяло, как, хотя бы, настоящий инстинкт к показухе, следовательно — и к битвам. Потому-то, во время исполнения Te Deum в ходе возвышенной церемонии коронации Наполеона в соборе Парижской Богоматери, оба наших маршала вели непринужденную беседу на самые различные темы, в особенности же о том, что — как это изложил Ожеро — "здесь не хватает лишь того миллиона человек, которые отдали свою жизнь, чтобы освободиться от подобных глупостей".
Вы наверняка уже догадались, что влюбчивый Ожеро в Наполеона как-то не влюбился. У него не было случая. Уже при первой встрече в 1796 году Бонапарт a priori сделал невозможным подобную любовь, такими словами успокоив выступавшего на него Ожеро:
— Генерал, вы выше меня на голову, но если вы немедленноно не перестанете наглеть, я прикажу это различие ликвидировать!
Свою злость Ожеро разрядил в ближайшей битве под Кастильоне, за что впоследствии стал герцогом ди Кастильоне. Но даже будучи герцогом, этот милый шут, грубиян и вор оставался таким же негодяем[44]. До самого конца жизни.
И вот теперь третий гасконец в представляемой группе, сын трактирщика, Иоахим Мюрат[45] (1767–1815), у него было множество схожих черт характера с Ланном и Ожеро, к примеру: любовь к ругательствам и коллекционированию дам. Эта повторяющееся, словно икота, у наполеоновских маршалов сходство обоих совершенств буквально провоцирует к философским размышлениям на тему: а вот успехи во втором из них они достигали, благодаря превосходству в первом, или же замечательное знание дам была причиной первого из совершенств? Ну да ладно, хватит, вернемся к Мюрату.
Он не уступал Ланну и Ожоре в отваге, зато намного лучше разбирался в лошадях и в костюмах. В качестве превосходного кавалериста (в его молодости было много возможностей для тренировок, когда Мюрат верхом удирал от выдвигавших различные претензии "невест") в Великой Армии он занял пост главнокомандующего кавалерии и с честью удержал его почти до конца эпохи Ампира. Почти что, поскольку перед самым концом изменил Наполеону и смылся, понятное дело — верхом.
Что же касается одежды и костюмов, то в течение всей жизни они были величайшим хобби Мюрата, это увлечение превосходило даже увлечение женщинами. Обозленный отсутствием фантазии у портных, он сам себе проектировал одежки, в среднем — раз в неделю. В них он смело соединял элементы французские, кавказские, турецкие, шотландские, польские, итальянские, испанские, скандинавские, индийские и южно-американские, африканские и взятые из шатров комедийных трупп, народные и дендистские — абсолютно всякие. Уверенный в собственной гениальности в данной сфере, он разработал подобные одежные коктейли и для своих штабных офицеров, те же подняли открытый бунт под лозунгом: "Долой ослиную ливрею!". Для Мюрата это был тяжелый удар.
Еще более тяжелый удар достиг его со стороны императора, на балу, где Мюрат появился в своем новом шедевре. В серьезных исторических монографиях пишут, что Наполеон выгнал Мюрата из зала, заявив, будто тот выглядит словно "циркач Франкони". Вполне возможно, что император так и сказал, но из того, что известно мне, Бонапарт сказал следующее.
44
Знаменитая сцена, случившаяся в 1810 году: на каком-то балу мадам Ожеро танцевала вальс с месье де Сен-Альдегонде.
— А ну-ка иди сюда! — неожиданно воскликнул Ожеро, после чего бросил супруге шаль и, столь же элегантно, добавил: — И вали отсюда домой! — Прим. Автора.
45
Правильное традиционное произношение: