Одним из множества достоинств Чернышева была превосходная память. Он мог повторить царю каждое слово из двухчасовой беседы с Наполеоном, а подобных бесед император с "почтальоном" проводил достаточно много. Были они весьма дружескими, Бонапарт вскипел всего лишь раз. Он спросил, каковы намерения России, а Чернышев ответил, будто бы от канцлера Румянцева слышал, что если бы Польшу и Ольденбург (германские территории, занятые французами несмотря на протесты Петербурга) бросить в один мешок, хорошенько потрясти и выбросить — тогда франко-российская дружба была бы накрепко сцементирована. Это означало: "махнем" Ольденбург (для Франции) за Польшу (для России). Наполеон возмущенно воскликнул:
— О нет, месье, к счастью, Франции нет необходимости прибегать к столь радикальным мерам!
Но потом сразу же успокоился и продолжил дружески болтать с полковником (последний тут же молниеносно повернул оглобли и буркнул, что, по-видимому, плохо понял канцлера). Он ни в чем не обвинял его даже во время последней встречи 25 февраля 1812 года[82]. Разговаривали тогда они очень долго. Бонапарт дал ему четко понять, что знает все ("Я знаю, что здесь вы только лишь затем, чтобы собирать военные сведения, и что вы организовали разведывательную сеть"), предлагал все новые способы предотвращения близящегося конфликта и вручил письмо Александру.
В тот же самый день перепуганный Чернышев, полностью уверенный, что "его спалили", действительно сжег в камине все уже ненужные, компрометирующие документы и на следующее же утро покинул Францию со скоростью "аллюр три креста". На границе к нему никто не цеплялся, никто не обыскивал, позволив вывезти из Франции все, что ему хотелось. Ведь странно, правда? Но сейчас нам все станет понятно.
До настоящего времени исторические работы относительно деятельности Чернышева в Париже полны восхищений его шпионским искусством. Считается, будто бы он добыл бесценные сведения военного характера при достойной порицания наивности Наполеона и слепоте французской контрразведки, которая слишком поздно напала на след курьера, а доказательства добыла только лишь после отъезда полковника, в результате обыска его жилища. Это мнение поддерживается со времени тех событий. Даже великий историк-бонапартист, Мариан Кукель, зная, что наполеоновская разведка добыла секретные российские планы, которые император хранил в маленькой тетрадке ("livret") — допустил ошибку в своем труде "Война 1812 года", когда писал: "Российская "livret" императора, красиво оправленная в сафьян, с которой он выступил в экспедицию, по сути вещей была менее точной, чем купленные Чернышевым в Париже французские "Situations".
Только лишь анализирующие родимые источники российские исследователи с изумлением выявили, что здесь что-то не сходится. Пользовавшийся этими исследованиями Черняк был первым, который оценил Чернышева несколько иначе: "Чернышев, который впоследствии, во времена Николая I, сделал, благодаря своей угодливости серьезную карьеру, не был ни слишком уж понятливым и расторопным, ни столь уж проницательным сотрудником разведки. Интересным для нас оказывается и то обстоятельство, что данные о численности французской армии, добытые царским адъютантом, были весьма сильно заниженными! Это дает нам возможность предполагать наличие организованной Наполеоном сознательной провокации".
"Дает нам возможность предполагать". Так ведь здесь ничего и не нужно предполагать. Никто до сих пор не пробовал обосновать это подозрение, в связи с чем я сделаю это сам, и в этом не будет какой-либо великой заслуги — штука по-детски проста. Это мог давным-давно сделать всякий, кто, как и я, ознакомился с десятком мемуаров своей эпохи (в основном, Паскье, Савари и Бурьенна), а так же с "dossier Czernichef" в парижском Национальном Архиве (сигнатура F-7, 6575) и проанализировал их. Заключенные в них сведения буквально кричат об этом.
Для начала такая вот "мелочь", благодаря которой, только одной ею дело можно было и закончить. Свои донесения Чернышев основывал, и это аксиома, на французских военных документах, получаемых от подкупных сотрудников военного министерства. Тогда каким чудом взятые из этих документов данные о численности были "сильно занижены"? Неужто, уже одно это, не доказывает очевидным образом провокации со стороны Наполеона?
82
Эта не подвергающаяся сомнениям дата (достаточно просмотреть корреспонденцию Наполеона или заметки Чернышева) некоторые французские историки путают с 25 февраля 1811 года, когда тоже состоялась беседа Чернышева с императором, и уже на следующий день полковник отправился в Петербург. Наибольшая галиматья по этой причине случилась в работе Жана Тири "Le roi de Rome", Париж 1968 (например, при сравнении текстов на стр. 42 и 247). — Прим. Автора.