– А ты?
– Еще чего! Революция революцией, а кресты я честно заработал. Не носил долго, это да, до самого сорок четвертого года. Тогда товарищ Сталин разрешил носить Георгиевские кресты вместе с советскими наградами. Признала, значит, советская власть солдатскую доблесть в бою за Россию.
А еще в заветной коробочке был крестик, что, вообще-то говоря, было удивительным. Дед в Бога не верил, к церкви и вовсе относился с плохо скрываемым раздражением и неприязнью. А тут вдруг крестик. И было видно, что дед этой вещью дорожил. Крестик был маленький, нательный, но явно дорогой, хоть и серебряный. Тонкая работа и четыре крохотных жемчужинки на его концах приковывали к себе взгляд. Удивительным было и то, что по своему внешнему виду крестик был явно женским. На соответствующий вопрос дед не ответил, взял крестик в руку и задумался. И в глазах его появилась такая тоска, что стало жутко.
Больше он у деда о крестике ничего не спрашивал. Но тема эта всплыла сама, уже много позже, в конце 1980-х, когда они с женой забрали деда к себе в Москву. Старик стал часто прихварывать, к тому же как раз тогда родилась дочь, и дедов посильный пригляд за правнучкой был не лишним. Впрочем, длилось это недолго. Все оборвалось как-то быстро и довольно нелепо. И связано тоже было с крестом. Правда, с другим.
Был Новый год, 1988-й, сидели всей семьей и смотрели «Гардемаринов». Фильм вроде бы первый раз тогда показывали по телевизору. Переживали, смеялись – и вдруг… На экране Ягужинская передает Белову крест со словами: «Передай этот крест моей матушке. Есть такой старый славянский обычай. Матушка отдаст этот крест палачу, и он станет ее крестным братом. Он пожалеет свою сестру».
Дед вдруг захрипел и схватился за сердце. Лицо его стало совсем белым. Вызвали скорую, вроде бы откачали, но после этого дед уже не вставал и умер спустя две недели.
Он был рядом с дедом, когда тот уходил, держал за руку. Старик умирал неспокойно, с какой-то скрытой болью в душе.
– Запомни, – прошептал он. – Самый беспощадный судья для человека – его собственная совесть. Этот судья не знает ни пощады, ни срока давности. – И, обращаясь уже не к нему, а еще к кому-то неизвестному, добавил: – Прости, я не знал…
Сейчас, через много лет, задним числом он понимал, что был в жизни деда как раз в 1918 году какой-то не слишком приятный эпизод, за который всю жизнь его мучила совесть. И достала-таки спустя почти семь десятков лет. Действительно, срока давности нет.
В комнате стало совсем темно, лишь слабый свет уличных фонарей дачного поселка пробивался сквозь занавески. Его взгляд скользнул по корешкам книг на полках. «История Второй мировой войны», «История Гражданской войны в СССР», «История Великой Отечественной войны», Жуков, Василевский, Еременко, зарубежные авторы. Книг было много – военное искусство, история войн, военная техника, оружие.
Военной историей и историей оружия он увлекся в девяностых, когда на книжный рынок хлынула соответствующая литература. Покупал новинки, регулярно посещал букинистические магазины, просеивал книжные развалы. Потом к книгам добавился Интернет. Он стал завсегдатаем военных музеев, причем не только Москвы, но и других городов. Удалось побывать и в нескольких заграничных. Это хобби позволяло отвлечься от каждодневных забот, стало своего рода отдушиной.
В последнее время он увлекся и альтернативной историей. Все-таки интересно самому моделировать уже прошедшие события! Конечно, никто не спорит, история не терпит сослагательного наклонения, но ведь чертовски интересно предположить, что было бы, если бы Груши успел к Ватерлоо!
Альтернативная история помимо чистого любопытства заставляла задумываться о тех путях развития, по которым могла бы пойти Россия, если бы не… Оптимальным видом государственного устройства в России ему виделся некий синтез парламентаризма и монархии. Этакое ограниченное самодержавие. Не конституционная монархия, нет, это галиматья, фикция, а именно система с реальным участием монарха в управлении государством. Важным виделся ему и принцип наследования власти, позволявший готовить преемника заблаговременно. Монарх становился неким символом единства нации в широком понимании этого слова.
Самым существенным недостатком монархии была опасность того, что на наследнике природа отдохнет. Ведь отдохнула же она на сыновьях Александра III. Поразительно, но, по мнению многих историков, наиболее подходящей для трона фигурой из всех детей предпоследнего русского императора была великая княжна Ольга Александровна. Во всяком случае, подходила по характеру.
Впрочем, и демократия не гарантирует достойной преемственности власти. Где гарантия, что не изберут черт-те кого? Избрали же в США Обаму, в Германии – Меркель, а во Франции этого, как его, Аланда. Это, извините меня, вырожденьице, господа. Глядя на этих личностей, Черчилль, Аденауэр и де Голль, небось, в гробу не просто переворачиваются, а пропеллером крутятся!